Алмазный Меч, Деревянный Меч. Том 1
Шрифт:
Люди наступали в молчании. Ни боевых кличей, ни даже предсмертных воплей. Пробитые навылет стрелами почти мгновенно захлёбывались водой, наверное, наполовину уже состоявшей из крови их сородичей. Луки Дану били почти в упор; немудрёные доспехи толстой кожи с нашитыми роговыми бляхами, какими владели лучшие из воинов человеческой расы, не спасали.
Над людскими рядами не реяло гордых знамён – наступавшие по пояс в воде несчастные не знали, что такое стяги. Они не понимали, для чего над головами их врагов во множестве колыхаются раскрашенные, размалёванные
Не было ни времени, ни умения пойти вперёд правильной атакой. Воины шли вперемешку с женщинами; и судьбе было угодно, чтобы первой до рядов Дану дошла именно женщина. Молодая, в мокром коричневом рванье, плотно облепившем стройное, поджарое, как у волчицы, тело, она несла на руках завёрнутого в тряпки ребёнка. По рассечённой стрелою щеке обильно стекала кровь – молодка ничего не замечала. Левой рукой она прижимала к себе младенца, в опущенной правой держала оружие – кусок кое-как заточенного дрянного железа, примотанный к грубой рукояти. Это даже нельзя было назвать ножом или кинжалом, он не сгодился бы даже на кухне.
Стрела свистнула у неё над самым плечом; лучник-Дану, лихорадочно рвущий тетиву в десяти шагах перед ней, счёл бородатого великана с громадным колуном более достойным своего выстрела.
За те мгновения, пока Дану доставал новую стрелу, накладывал её, натягивал тетиву, женщина с ребёнком одолела пять очень длинных шагов.
Дану взглянул ей в глаза. Светло-голубые, как небо, они двумя искрами горели на смуглом от загара лице. Дикарка была красива... как бывает красив хищник в последние мгновения перед броском.
Рука стрелка не дрогнула. Не мигая, он взял прицел... и тут молодка внезапно швырнула своего младенца прямо ему в лицо. Мелькнули растопырившиеся ручки и ножки, скривившееся от плача личико... стрела пробила тельце насквозь, окровавленное древко почти на всю длину высунулось наружу; а женщина с нечеловеческим, хриплым рёвом, уже проткнутая двумя стрелами других воинов-Дану, с размаху всадила свой иззубренный кусок железа между рёбер лесного стрелка. Умирая, она с силой горного тролля опрокинула врага наземь, зубами впившись ему в горло...
Мелькнул меч, голова голубоглазой красавицы отлетела, но было уже поздно. Сразу трое людей схватились с лучниками. Замелькали мечи, копья и дубины.
Теперь уже выл, вопил и ревел весь берег. Хумансы рвались вперёд, туда, где коричневая волна ударила-таки в серо-зелёный утёс – и утёс дрогнул.
Дану были умелыми и рассудительными воинами. Толпа дикарей прорвала шеренгу стрелков, это плохо, надо отходить, сберегая силы. Вожди затрубили в рога; однако сразу оторваться от обезумевших преследователей не удалось. Схватки вспыхивали среди прибрежных рощ, дерущиеся катались по земле, в ход шло всё, вплоть до ногтей и зубов.
К вечеру бой стих. Дану потеряли около полутысячи бойцов,хумансы– в двадцать раз больше. Весь берег, всё мелководье покрылись трупами. Их никто не погребал. Победители, наскоро перевязав раны, пошли дальше. Им нужны
И того, и этого в окрестностях имелось с избытком.
Мертвецы остались гнить.
С того дня этот берег и получил название Берега Черепов.
Агата потрясла головой, отгоняя так некстати нахлынувшее видение. Берег Черепов! Да, всё так и было. Предки – правда, не такие уж и далёкие, Дану жили не в пример дольше хумансов, – предки тогда не устояли. Однако нельзя сказать, что они совсем уж проиграли бой – людей тогда выбили почти начисто, прошли годы и годы, прежде чем они...
– И всё-таки мы победили, – шепнул Кицум. Мысли её читал, что ли?!
– Нет ни правых, ни виноватых, Дочь Дану. Не прошу, чтобы ты это поняла. Такое не объяснишь и не втолкуешь. Жди, когда подскажет сама кровь.
– Что ты хочешь от меня? – Кицум, как уже выяснилось, отлично владел её родным языком, но не хватало ещё, чтобы речь Дану звучала здесь и сейчас!..
– Если ты скажешь мне, что Онфим вынес из твоего леса, я, быть может, придумаю, как нам спастись.
– Gwor? Awapi?!
– Не удержалась, – усмехнулся Кицум. – Ну да, да, спастись! Тебе и мне. Вдвоём. Видишь ли, я уже старик. Смерти – уже не боюсь, отбоялся своё. Так что Ливень для меня, знаешь ли, не главное. Но вот эта вещь, та, что у Онфима... Я ведь так думаю, сам господин Онфим умирать не собирается. Ловок он, бестия, куда ловчее, чем ты думаешь. Мы можем все погибнуть – а он выпутается. Кто знает, может, у него в запасе найдётся нечто получше простого заклятия Пут. Он, знаешь ли, якшался в Остраге с магами Арка, так что я уже ничему не удивлюсь. Ты этого хочешь? Хочешь, чтобы он улизнул с твоим сокровищем, с сокровищем твоего народа?
Агата замерла. Точно. Старик, как всегда, попал в самую точку. Онфим! Владеющий странными силами, хозяин, пожалуй, мог в последний момент выкинуть какой-нибудь фортель, уйдя от уготованной ему судьбы.
И унести с собой Immelstorunn.
– Что мы можем сделать? – одними губами спросила юная Дану.
– Прежде всего понять, насколько важно унесённое им, – Кицум остался непреклонен.
– Очень важно. Самое важное из всего, что только можно придумать.
– Но не... не сам же Immelstorunn?
Агата поперхнулась.
Этот Кицум знал непозволительно много для старого, вечно пьяного клоуна, потешавшего хумансов жалкими, плоскими шутками.
– Понятно, – старик вздохнул. – Я так и знал. Правильно... осень Года Созревания... Immelstorunn созрел и искал себе хозяина. Искал кровь Дану. А теперь он в руках Онфима... Эхе-хе. Тут, пожалуй, и правду пожелаешь, чтобы всех нас накрыло Ливнем. Ну что ж, ладно. Не знаю, на что рассчитывает сам Онфим – тучи идут слишком уж быстро, небывало быстро... но, значит, на что-то рассчитывает. Хорошо, Сеамни – извини, произнёс твоё настоящее имя да ещё по-нашенски, по-хумансовски, грубо, – дай мне немного подумать. А ты спи. Силы тебе ещё понадобятся.