Алмазы Селона

Скидневская Ирина Владимировна

Охранник поежился. Мысль о смерти отрезвила его, как ледяной душ.

— Зачем вы посадили на господина Анахайма «жучка»? — холодно спросил он.

Она покачнулась, но он поддержал ее, обнимая за талию.

— Не понимаю…

— Если вы не уедете, я вынужден буду поставить его в известность о том, что вы это сделали.

Она немного отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо, и он увидел в ее глазах такое страдание, что ему стало не по себе. Зачем так-то?.. Плюнь и разотри! И ради Бога, уезжай!

— Я не могу простить его. За что он так со мной? — И

ни слезинки. Закаменела сердцем и закусила удила. — Он подарил мне зеркало, а потом развлекался, наблюдая за мной на расстоянии. Сказал, что при этом присутствовали его друзья. Пожалуйста, не трогайте меня. Я буду просто сидеть и думать, что мне теперь делать и как мне справиться с этим.

Ты справишься, девочка, уезжай! Если бы она могла читать его мысли…

— Вы думаете, я боюсь его потерять? Я вырву эту любовь из своего сердца, с корнем. Но сейчас я хочу остаться.

Витацис усадил ее за столик и отошел. Издалека он снова взглянул на нее. Гладкие черные волосы, снизу заплетенные в косу, длинной волной прикрывают белоснежные плечи. Чудо-платье из маленьких изумрудных звездочек так изящно, что Ютика в нем просто ослепительна. И так держится, что даже эти вонючие пьяные тимминсы не смеют заговаривать с ней — только облизываются издали.

Ладно, решил охранник, пусть «жучок» останется на его совести — вдруг пронесет… Больше он ничем не может помочь ей, но и наблюдать за тем, что может произойти дальше, ему не хочется — слишком он хорошо знаком с богатой фантазией хозяина.

Витацис подошел к столу с экзотическими блюдами. Весело смеясь и толкаясь локтями с одним чрезвычайно говорливым и нетрезвым тимминсом, они принялись, дурачась, пробовать все блюда подряд, пока не добрались до салата с милли, кислым зеленым плодом, к семечкам которого организм охранника был неравнодушен. Через две минуты, в туалете, у Витациса открылась жуткая рвота, и охрана отвезла его домой.

Проходя через весь зал к выходу, он больше ни разу не взглянул на черноволосую девушку в удивительно красивом платье, пребывающую в одиночестве.

Анахайм снова переоделся — что-то этот новый костюм кажется ему слишком жарким. Или он так возбужден? Да нет, с сожалением тут же понял он, никакого, даже самого легкого, волнения он не испытывает.

— Как наша юная леди? — спросил он Кито, своего ближайшего помощника.

— Все время твердит: «Я не хочу никого убивать».

Руки Анахайма, поправляющие воротник рубашки, застыли в воздухе.

— Вы что, пугали ее? Она тронулась?

— Что вы, хозяин! Мы обращаемся с ней, как с королевой, — как вы приказали. Но она заладила свое, чуть не плачет…

— Переодели? — Кито кивнул. — Сопротивлялась?

— Да нет, — как-то неуверенно ответил помощник.

Анахайм развернулся к нему от зеркала.

— В чем дело, Кито?

— Не знаю, хозяин. Она странная…

Анахайм хищно улыбнулся.

— А я говорил вам! Надеюсь, будет весело. Посмотрим, какие вы смелые… — обращаясь к кому-то невидимому, процедил он.

В

зале слегка приглушили по углам свет, высветили площадку перед сценой, и гости возбужденно завопили, правильно определив, что сейчас начнется самое главное. Хозяин приема под радостные и восторженные крики прошествовал к креслу в центре зала, перед сценой. Когда он уселся и вокруг встала охрана, дали знак начинать.

Тут же на сцену под какую-то веселенькую детскую песенку выкатили огромную подарочную коробку, обвязанную разноцветными лентами. Подскочившие танцоры подняли крышку, и коробка развалилась, как карточный домик. Внутри стояла девочка в коротком пышном платьице цвета молока, из-под которого выглядывали кружевные панталончики. На ее коротких светлых волосах, на макушке, был завязан большой синий бант, а сама она словно находилась в каком-то полусне.

— Друзья мои, познакомьтесь: это Лавиния! — громко сказал Анахайм. — Девочка, мечтающая повзрослеть!

Гости зааплодировали и сразу притихли, разглядывая явно не по возрасту одетую девочку и пытаясь угадать, в чем будет заключаться фокус. Не отводя от зала глаз, Лавиния осторожно сняла синие туфельки и белые носочки и откинула их в сторону, оставшись босой.

— Что-то она слишком заторможенная, — сказал Анахайм Кито, который сидел слева от него. Ну-ка, — Он щелкнул пальцами, подзывая молодого смазливого официанта.

Тот почтительно выслушал хозяина, выскочил на сцену и, скользя на гладком паркете, подлетел к девочке. Он только дотронулся до краешка ее платья — и упал, как подкошенный. Никто почти не уловил короткого резкого выпада правой руки Лавинии, коснувшейся кончика носа служителя.

В зале стало тихо. Девочка по-прежнему будто грезила, только из глаз ее покатились крупные слезы. Анахайм всем телом подался вперед, восхищенно разглядывая ее. Лавиния протянула вперед руку с ладонью, обращенной к сидящим в зале людям, и обвела рукой пространство впереди себя — так обычно делают слепые. Зрелище было не очень приятным.

Неподвижное тело официанта тут же унесли, а в зале появились несколько человек в одинаковых свободных брюках и блузах жемчужно-серого цвета. Впереди шел встревоженный темноволосый мужчина лет шестидесяти, сухощавый и подтянутый.

— Проблемы, Остин? — негромко спросил он, склоняясь над Анахаймом и одновременно поглядывая на девочку на сцене.

— А это ты мне скажи, Шит, — весело ответил Анахайм. У него было превосходное настроение, он от души развлекался.

По приказу мужчины один из его людей приблизился к девочке, прикоснулся к ее руке и тоже был мгновенно убит. Тимминсы, сгрудившиеся вокруг сцены, испуганно отхлынули назад. В пьяной толчее кое-кто из них оказался на полу, под ногами толпы.

Лавиния плакала молча, лицо ее было похоже на маску. Труп унесли. Шит отдал короткий приказ, и к девочке подошли двое его бойцов. Они остановились на расстоянии вытянутой руки и не двигались, но, почувствовав приближение опасности, Лавиния напала первой.