Almost blue
Шрифт:
Мать возражает:
– Но…
Потом скрежещет дверная ручка, и дверь захлопывается со вздохом, словно ставится точка.
– Но, – повторяет мать уже вдалеке, на лестнице, – но…
Мы одни. Колесики кресла, которое стоит передо мной, скрипят по полу. Подушка на сиденье со свистом сплющивается. Она села и, наверное, наклонилась вперед, положив локти на колени, – да, наверное, так, потому что ее голос раздается прямо у моего лица:
– Синьор Мартини… можно мне называть вас Симоне? Может, перейдем на «ты»?
– Нет.
– Послушай, Симоне…
Почему мне вдруг вспоминается некий намек на музыку, далекую, неуловимую, как легкая складка на ткани, которая расходится, едва попытаешься ее ухватить? Это первые такты, возможно вступление к какой-то мелодии, которой никак не вспомнить.
– Я понимаю, что должна просить у тебя прощения. Понимаю, что должна была выслушать
Стремительное движение, две ноты, сцепившись, ускользают прочь, так быстро, что мне их не уловить. Что это было? Что-то связанное с запахом; я его почувствовал тоже. Не слишком-то приятный запах. Запах застарелого дыма, впитавшийся в холодную ткань куртки; кислый запах пота и еще сладковатый, вроде бы крови, как тот, что исходит от матери в определенные дни. Но эта музыка, эти сцепленные ноты совсем не такие. Они – другие. В запахе, который я ощущаю, присутствует что-то еще.
– Так что вина моя, и я пронесу ее через всю жизнь. Но сейчас не время об этом. Сейчас мы должны найти и схватить того человека. Мне… мне хотелось бы, чтобы ты мог увидеть фотографию девушки… тот снимок, который сделали после того, как мы ее нашли. Я даже захватила ее с собой, такая дура, даже не подумала, что для незрячего…
– Не надо называть меня незрячим. Я – слепой.
Вздох. На какой-то миг я чувствую ее дыхание на своем лице, и снова звучит тот намек на музыку, короткая, ускользающая фраза. Как ее дыхание на моей коже, сначала свежее, на щеках и губах, потом горячее, но такое же нежное.
– Послушай, Симо, давай договоримся… не поправляй меня больше. Сама знаю – у меня что ни слово, то прокол. Если хочешь, я научусь, ты, может, сам меня и научишь… но потом. Сейчас не время. Тут объявился монстр, который убивает людей таким способом, какой ты и представить себе не в состоянии. Мы назвали его Игуаной, потому что он будто бы меняет кожу, у него каждый раз новое лицо, но в этот раз у него нет лица и новой кожи, ведь девушка, которую он убил, была одета, а значит, он ушел с кем-то еще. Если хочешь, я все тебе объясню, но потом… сейчас не время, Симо.
Эти ноты. Вступают басы, потом гитара, а потом? Трава, свежая, только что скошенная трава.
– Ты единственный, кто сможет опознать Игуану, ведь ты слышал его голос, сам сказал, что слышал, и поскольку ты незря… ты слепой и твоя мать мне рассказала, как ты развлекаешься с радиосканером целыми днями… то мы с Витторио подумали…
– Кто это такой – Витторио?
– Мой шеф, Витторио Полетто. Он руководит отделом АОНП; если хочешь, я тебе объясню, что такое АОНП, но потом. В квартире девушки мы нашли аккумулятор от сотового и подумали, что скоро Игуана снова позвонит кому-нибудь или выйдет в чат. Мы думаем… вернее, надеемся, что его можно будет перехватить с помощью радиосканера, такого как у тебя. И мы хотим, чтобы ты сидел и прослушивал, пока снова не услышишь этот голос: ведь ты единственный, кто может его опознать. Мы хотим, чтобы ты нам помог. Но времени у нас в обрез, поэтому ты говоришь мне либо да, либо нет. Сейчас же. Да или нет. Сейчас.
Она подалась вперед. Колесики кресла проползли по половицам, шурша и поскрипывая, и она оказалась совсем близко от меня. Я как следует вдохнул ее запах и вдруг вспомнил музыку. Это Summertime, но не та плавная, немного грустная композиция, которую играют обычно, а резковатая, несколько странная заставка к рекламе дезодоранта. Потому что запах, скрытый за дымом, впитавшимся в куртку, и за кисло-сладким запахом кожи, – это именно запах дезодоранта, свежий, отдающий лесом, и я учуял его только сейчас, когда она так близко придвинулась. Не важно, тот ли дезодорант рекламируют в ролике; не важно, что вызвало у меня такое впечатление – музыка ли, название или этот свежий, резковатый запах летнего утра. Знаю одно: с этой минуты и навсегда она будет для меня этой музыкой; эта мелодия будет звучать для меня всякий раз, как я о ней подумаю или услышу ее голос. И знаю, что этой музыки, этого голоса мне будет недоставать.
Поэтому, хотя мне и страшно, хотя и не хочется в это впутываться, я сжимаю губы и киваю.
– Да, – говорю я, – да, хорошо. Я вам помогу.
Тоненькая трель электронной почты в портативном компьютере Грации.
Передано по каналу Эудора, from v.poletto@mbox.vol.it to g.negro@mbox.queen.it.
Содержание: Игуана.
Приложение: три файла.
Стрелка курсора на серый квадратик
КЛИК.
Позвоню тебе, как только вернусь из Милана.
Поймай его.
В.
СВИДЕТЕЛЬСКИЕ ПОКАЗАНИЯ Д-РА ДОНА ДЖУЗЕППЕ КАРРАРО, ПСИХОЛОГА (ВЫДЕРЖКА)
[…]Не желая перекладывать ответственность на чужие плечи, я тем не менее намерен решительно отвергать любые обвинения в том, что не придал должного значения тому случаю, особенно в свете последующих событий.
Когда Алессио привлек мое внимание, мальчику было почти 14 лет, он окончил среднюю школу при Благотворительном институте и, выйдя оттуда, получал стипендию для обучения на курсах бухгалтеров. Уже несколько месяцев он проживал в Доме студента, деля квартиру с двумя юношами, тоже получавшими стипендию от церковных благотворительных заведений.
Вначале они уживались плохо, и не раз требовалось мое вмешательство как психолога и духовного наставника при означенном Доме. Ребята жаловались, что Алессио постоянно что-то бормочет себе под нос и включает музыку на полную громкость, так что слышно даже сквозь наушники плеера.
Я поговорил с Алессио, и тот мне объяснил, что привык читать молитвы вполголоса, потому и бормочет, и я решил эту проблему, предложив ему молиться про себя. Что же до музыки, то ее я решительно запретил, прекрасно представляя себе, какой вред она наносит юным душам (существует множество исследований по этому поводу, где даже доказывается демоническое происхождение так называемого сатанинского рока!!!).
Все вроде бы разрешилось, и где-то около года Алессио вел себя нормально, прилежно учился, каждое воскресенье ходил к Святой Мессе и регулярно причащался.
Я не располагал никакими данными, позволявшими заподозрить вероятность того, что случилось потом. Во имя Господа, как я мог такое вообразить?
КОМИССАРИАТ БОЛОНЬИ. ОТДЕЛ ПОДДЕРЖАНИЯ ПОРЯДКА. СЛУЖЕБНЫЙ ОТЧЕТ № 1234
[…]Нижеподписавшийся ассистент Альфано Никола, начальник патрульной машины № 3, совместно с агентом Де Дзан Микеле докладывает, что 19.03.1986 в 21.00 он, по запросу Оперативного центра, направился на улицу Боккаиндоссо, 35, где располагается Дом студента. Ориентируясь на крики и шум, доносящиеся сверху, мы поднялись на третий этаж и вторглись в квартиру № 17, где немедленно попытались оказать помощь молодому человеку, лежавшему на полу. Засвидетельствовав его смерть, нижеподписавшийся направился дальше по коридору, оставив в комнате агента Де Дзана, который ощутил внезапную дурноту при виде состояния тела вышеозначенного молодого человека. В глубине коридора нижеподписавшийся обнаружил второго молодого человека, который прятался под столом, очевидно в состоянии шока, и, приготовившись применить табельное оружие, вторгся на кухню, где и приступил к задержанию третьего молодого человека, впоследствии идентифицированного как Кротти Алессио, 15-ти лет. Кротти предстал совершенно голым, с лицом, вымазанным горчичным соусом, взятым из открытого холодильника. Он вопил, рычал и пребывал в состоянии столь неистового возбуждения, что стоило труда обездвижить его и надеть наручники.
Он ищет маску. Он до сих пор раздевается догола и, как дикарь, разрисовывает себе лицо, потому что не уверен, ему ли оно принадлежит, и все из-за того проклятого мартовского вечера. Насилие, которым он отвечает на издевательства студентов, ему указывает путь, а сумасшедший дом предоставляет возможность.
Знаешь, что произошло потом, девочка моя?
Игуана поступает в психиатрическую клинику на принудительное лечение, и там у него берут отпечатки пальцев, которые ты обнаружила. Три года он проводит в тюремной психбольнице, где ему вкалывают по 50 миллиграммов алоперидола деканоата каждые 15 дней, тестируют, подвергают гипнозу и познавательной терапии. Пока наконец четвертый корпус не взлетает на воздух, лишая его той личности, от которой он пытается убежать.
Бум! Алессио Кротти больше нет.
Теперь он по-настоящему голый.
С этих пор ему необходима другая личность.
Другая маска.
С этих пор есть Игуана.
Вот зачем он убивает людей. Более того, расчленяет их, обдирает плоть, разрушает. Он их уничтожает. Раздевает догола, раздевается догола сам и принимает вид своей жертвы, облекаясь в другую кожу.
Но зачем это ему? От чего он бежит? Наедине с собой, в позе эмбриона, погруженный в музыку, которая омывает его, как амниотическая жидкость, о чем он думает? Чего боится?
Поймай его, девочка моя.