Алое домино
Шрифт:
— Что ж, пора прийти к соглашению, — резко произнес он. — Однажды вы сказали, что никогда не сможете простить мне своего замужества, и хоть тогда я и не поверил, но последние ваши аргументы… — он иронически приподнял бровь, но то была лишь бледная тень прежней насмешливости, — оказались достаточно убедительными. Вы по-прежнему моя жена, и исправить это, к несчастью, невозможно никакими средствами, не считая, разумеется, тех, что вы попытались применить. Так вот, в дальнейшем каждый из нас станет вести свою жизнь. Ваше положение в обществе уже достаточно упрочилось, и я не льщу себя надеждой,
В возникшую затем паузу Антония судорожно пыталась подыскать такие же холодно-язвительные слова. Ее затрясло от странной смеси чувств освобождения, гнева и, честно признаться, даже страха. Такого Джеррена, спокойного, хладнокровного и бесконечно опасного, ей еще видеть не приходилось. И она внезапно подумала, что именно таким его должен видеть противник в перекрестье тонких лезвий шпаг; и так же внезапно поняла, почему в его присутствии самые пылкие ее поклонники проявляли крайнюю осторожность.
— Что ж, благодарна вам за это. — Ей удалось найти достаточно холодный тон. — Я не смела и надеяться на такую снисходительность, хоть вы и клялись, что никогда больше страсть ко мне не ослепит вас.
Несмотря на все старания не выдавать своих чувств, она не сдержалась, голос дрогнул от боли и гнева. На мгновенье и в глазах Джеррена мелькнула тень ответного чувства, и он шагнул к ней.
— Антония, у больных бывают странные фантазии, а мне тогда казалось несомненным, что эта ловушка — ваших с Келшеллом рук дело. Если ты не имеешь к этому никакого отношения, если я несправедливо обидел тебя… — Он схватил ее за плечи, пронизывающе глядя прямо в глаза. — Ради всего святого, девочка, заклинаю тебя, скажи правду!
На секунду чаши весов замерли. В этот момент примирение было еще возможно, и через разделяющую их трещину, пока она не превратилась в пропасть, еще можно было перекинуть мостик. Искушение было велико, но самая сила его сделала сердце Антонии твердым и стойким, ибо, как она считала, правда на ее стороне. Обвинения, горькие, обидные и унижающие слова, полный отказ верить клятвам — и все это ей теперь предлагают выбросить из оскорбленной души, забыть как лихорадочный бред. И негодование, искусно подогреваемое ее родственником, пока Джеррен болел, снова выплеснулось наружу.
— Если ты несправедливо обидел меня? — В голосе клокотала ярость. — Да разве ты когда-нибудь поступал со мною иначе? Если обидел!.. — Она вырвалась из его внезапно ослабевших рук, дрожа от гнева и обиды. — Прошу, избавьте меня от этого! Вы, кажется, говорили, что с этого момента каждый из нас будет вести собственную жизнь? Прекрасно, меня это очень устроит! По крайней мере, не нужно будет уже притворяться друг перед другом!
— Да будет так! — Джеррен отшатнулся, снова превратившись в хладнокровного грозного врага. — Только не воображайте при этом, что я позволю вам развлекаться, как вздумается. Малейшая тень злословия на вашем имени — и я немедленно отправлю вас обратно в дом деда, навсегда! Так что не обольщайтесь.
— Понятно! — отозвалась она охрипшим от ярости голосом. — Значит, мне придется смирно сидеть
— Именно так! — подтвердил он с холодной неприязнью. — Я буду поступать, как нравится, а вы — как велено. — Она попыталась оспорить это утверждение, но он продолжал, повысив голос и не давая ей говорить: — Вы сделали свой выбор, Антония, и наша игра будет продолжаться, но по моим правилам. Я не стану принуждать вас ни к каким обязанностям жены, но в остальном вы будете меня слушаться.
— Слушаться вас? — в бешенстве повторила она. — Да скорее я увижу вас в аду!
Его брови поднялись: — С помощью вашего хлипкого родственничка, конечно? Благодарю за предупреждение, оно только подтверждает мои подозрения. Теперь я буду обороняться от Келшелла всеми мыслимыми способами, а если представится случай, то и убью. Какие бы козни вы там с ним ни строили, помните об этом! Я не считаю его человеком, способным отвечать не только за свою вину, но и за вину соучастницы.
В свете скоро стало известно о раздорах в семье Сент-Арванов, и разговоры о происхождении этого брака, уже было утихшие, возобновились с новой живостью.
Поправившись, Джеррен с головой окунулся во все возможные удовольствия. Он пил больше, чем позволяло здоровье, по крупной играл в карты и держал пари, выигрывая и проигрывая, и при малейшей возможности норовил затеять ссору. Но то были не единственные поводы для сплетен о нем. Он продолжал направо и налево флиртовать с каждой хорошенькой женщиной своего круга, но еще гораздо раньше его имя связывали, и вовсе не так невинно, с некой бойкой молодой вдовушкой, не имевшей доступа в порядочное общество. Однако даже эта дама не могла льстить себя надеждой оставаться единственным объектом его внимания: существовала еще и танцовщица из оперы, а также какая-то молодая женщина, брат которой содержал модный игорный дом.
Более солидные и пожилые члены благовоспитанного общества, надеявшиеся, что брак остепенит Джеррена, с неодобрением наблюдали за его безудержными и безрассудными похождениями. Люси, озадаченная и расстроенная, пыталась взывать к его совести, но получила в ответ такую резкую отповедь, какой никак не ожидала от Джеррена. Антония же, в ответ на все расспросы, отвечала более вежливо, но с тою же твердостью решительно отказывалась вести какие-либо разговоры касательно своей семейной жизни. Люси кинулась со всеми страхами и сомнениями к мужу и была до крайности изумлена суровым повелением не вмешиваться: Маунтворту единственному Джеррен открылся в том, что считал правдой о покушении на свою жизнь.
Антония тоже бросилась в лихорадочный круговорот светской жизни и редко бывала дома, если только не устраивала приемов сама, а это, вкупе с привычкой Джеррена перебираться из гостей в гости, привело к тому, что иногда они по-нескольку дней не встречались под собственной крышей, хотя постоянно сталкивались у других. В тех же редких случаях, когда официальное положение заставляло их вместе исполнять какие-то обязанности, они обращались друг к другу с холодной вежливостью и старались как можно быстрее разойтись каждый в свою компанию.