Alouette, little Alouette…
Шрифт:
– Пиши на нем, – согласилась она, – что хочешь. А что ты хотел бы написать?
Он сказал с опасением:
– Ничего.
– Почему?
– Что бы я ни написал, – объяснил он, – придется отвечать за написанное. А оно мне надо? В реакциях нейронов и то едва-едва начал разбираться, а уж в тебе…
– Я же простейшее, – сказала она. – Как амеба. Какую форму мне придашь, такая и будет.
Она не двигалась, даже говорила тихо и почти сонно, чтобы не согнал со своего плеча; никогда не думала, что вот так дивно-прекрасно
– Ха, – сказал он саркастически, но все еще лениво, – такая и будешь?
– Буду, – пообещала она. – Лепи, что изволишь.
– Брешешь, – определил он.
– Почему?
– Не знаю, – ответил он. – Мне отец говорил, женщины всегда брешут. Это у них вторая натура. Но вообще-то, я бы поопасался лепить… хотя руки чешутся.
– Лепить или влепить?
Он заулыбался:
– Ну как можно такой мягкой и почти женщине что-то влепить?..
– Ой, – сказала она, – не представляю, что будет, когда я стану совсем женщиной.
– А станешь?
– Чем захочешь, – заверила она.
Ему стало неловко, пора в самом деле встать, а то разговор начинает сползать в опасную сторону, но странное чувство покоя, подобного не испытывал с самого раннего детства, пропитывает не только тело, но и его могучий мозг, и ему впервые не хотелось спугнуть, как присевшую отдохнуть ему на грудь редкую бабочку волшебно прекрасной расцветки.
– Аллуэтта, – скомандовала она, – две чашки кофе и две гренки!.. Сюда, к постели.
Он фыркнул, осмотрел с иронией, как на избалованного щенка, что забрался к хозяину в постель, а теперь еще и бесцеремонно топчется по нему, выбирая место поудобнее для лежки.
– Что, вот так и командуешь?.. У тебя сколько дома слуг: сотня? Тысяча?
Она проговорила медленно:
– Да как тебе сказать…
Приподнявшись на локте, она смотрела в сторону кухни. Там в самом деле тихо прожужжала кофемолка, послышался звук льющейся воды, два характерных щелчка тостера, и через несколько секунд в спальню бодро вкатился столик с двумя чашками горячего кофе и поджаренными хлебцами, покрытыми сверху толстым слоем козьего сыра.
Максим спросил обалдело:
– Как… тебе удалось?.. И на это имя откликается?
В ее глазах искрился победный смех.
– Пей, – посоветовала она, – пока горячий.
Столик повернулся боком, чтобы не пришлось далеко тянуться. Максим поспешно сел, подложив под спину подушку, взял чашку и горячий твердый ломтик хлеба с сыром. Аллуэтта тоже села, приняла все из его рук смиренно, хотя вроде бы одержала над ним некую победу.
– Что, – спросил он, – это было в программе?
– И не только это, – ответила она хитро, – почему мужчины никогда не читают инструкцию?
– Женщины теперь тоже не читают, – сказал он и, взяв вторую чашку со смирно ожидающего
– Я хорошая девочка, – ответила она благонравно. – Консервативная. Я прочла и кое-что добавила.
– Зря, – сказал он. – Никогда не разлеживаюсь в постели. Только проснулся, сразу на ногах. Так что эти функции лишние.
– А когда в постели с женщиной?
– В этой постели ты первая, – заверил он.
Она счастливо засмеялась.
– Хоть и брешешь, но приятно. Так и говори, всем нам такое лестно.
– А зачем брехать? – ответил он с холодком. – Я же не добиваюсь твоего высокого внимания.
Она преувеличенно горестно вздохнула.
– Иные времена, иные нравы. Теперь мы добиваемся… Сколько ни говори, что уже можно вообще обходиться без мужчин, а не получается.
– Очень у многих получается, – заверил он. – И ты это знаешь.
– Получается, – согласилась она. – Только у меня не получится. Мне нужен ты.
– Под каблук?
– Как хозяин, – ответила она. – Как рыцарь в сверкающих доспехах, а я – оруженосец, что всюду с тобой.
– Этот оруженосец, – сказал он с иронией, – как только увидит, что я направляюсь не в ночной клуб, сразу же… Пей, а то остынет.
Она отвела от его лица укоряющий взгляд, уже в три больших глотка допила кофе, схрустела поджаренный хлебец, в самом деле удивительно вкусно, особенно когда с таким вот нежным сыром, где никаких изысканных пряностей и прочих добавок.
Он принял у нее чашку, столик выждал, когда поставят ему на спинку, мигнул сенсорами и бодро покатил обратно.
– Еще и помоет посуду, – заверила она.
– Да что там мыть, – ответил он, – сполоснуть разве… да и то зачем?
– Пьешь в одиночестве?
– В каком одиночестве? – спросил он. – Теперь одиночества не бывает даже в глухом лесу. Виртуального собеседника можно даже пощупать, какое же одиночество.
Она промолчала, что у нее дома установлено это оборудование, пока довольно громоздкое. Золотая молодежь сразу же приспособила его для занятий сексом, но она попробовала несколько раз и ничего особенно интересного не обнаружила. Однако Максиму о таком заикаться не стоит, раз она старомодная и консервативная.
– Это не то, – сказала она рассудительно, – инстинкты не обманешь… Я хочу просыпаться с тобой, а не с виртуалом.
Он потянулся, сказал наигранно бодро:
– Пора, вообще-то, вставать.
Она молча смотрела, как он вскочил одним прыжком, двери туалетной комнаты распахнулись, уловив его намерение, а когда он оттуда вышел, Аллуэтта, уже одетая, рассматривала себя в зеркало.
– Машина у подъезда, – сообщил он.
– Ты же ходишь пешком, – напомнила она.
– Иногда бегаю, – ответил он. – Но ты же не сможешь?.. Или пойдем по отдельности, чтобы не было разговоров?