Алпамыш
Шрифт:
Если б с Алпамышем он ушел в Конграт!
Стонет Байсары и слез роняет град,
Горько пожалев о гордости своей.
Был и сам он знатен, был он так богат, —
Родину покинул — все пошло не в лад.
Э, раскаялся ты поздно, Байсары, —
Ты судьбой наказан грозной, Байсары!
Недруги кругом — и нет родных людей.
Вот
а
ми связан, как злодей,
Сколько терпит мук от вражеских плетей,
Но куда больней бич совести своей!
Калмык
и
нарочно горячат коней,
И над ним глумятся: «Эй, шагай быстрей!»
Гонят его пешим и камчами бьют,—
Привели в столицу — во дворец ведут,
Ставят перед шахом, записи сдают…
Грозен был в тот час калмыцкий шах Тайча.
Он на Байсары обрушил гнева гром,
Он его поверг в смертельный страх, крича:
Он обманут, мол, коварным стариком,
Байсары один, мол, виноват кругом,
С ним как с кровным он поступит, мол, врагом,
Он его предаст, мол, в руки палача,
Он его, мол, страшным мукам обречет,
Он теперь за все с ним учинит расчет, —
Голову ему, узбеку, отсечет,—
Он, мол, Байсары не приглашал сюда,
Байсары зачем пригнал свои стада?
Милость, мол, узбеку оказав тогда,
Он, мол, шах Тайча, ошибку совершил:
Байсары, мол, всех калмык
о
в удушил,
Он, мол, самых тучных пастбищ их лишил,
Их страну людей всех лучших он лишил.
Душу из такого старого сыча
Вытянет, мол, шах руками палача!
Это слово, мол, сказал не сгоряча, —
Слово, мол, свое исполнит шах Тайча…
Оборванный, избитый, связанный, стоит Байсары, голову опустив, перед шахом калмыцким, калмыками окруженный, несчастьем своим убитый. Вины своей он не знает и, хоть видит, что не оправдаться ему, — смотрит он в отчаяньи на шаха калмыцкого и такое слово униженно ему говорит:
— Пожелтел я весь, так скорбь моя сильна, —
Дела этого мне сущность не видна:
Шах, узнать позволь мне, в чем моя вина?
Не по-шахски, шах, со мной себя
Скот мой отобрав, ты учинил грабеж.
Столько палачей за мной, несчастным, шлешь, —
Связанным и пешим по стране ведешь,
Старика камчой по голове ты бьешь!
Не подумал ты, что Байсары-узбек,
Будучи пришельцем, — все же человек.
Не хотел ты знать, что — истина, что — ложь,
Слова в оправданье молвить не даешь,
На мои седины в ярости плюешь.
А моя вина неведома мне все ж.
Далеко народ мой и моя страна,
Неверна земля чужая, неверна!
На чужбине жизнь — как страшный ад, черна…
Беззащитен я и весь в твоих руках,
Видно, смерть уже прийти должна моя.
Только знать хочу я, в чем вина моя!..
Речь Байсары выслушаз, шах калмыцкий такое слово сказал:
— Девяносто я имел богатырей,
Ни сильней никто не видел, ни храбрей, —
Были все они опорою моей.
Караджан-батыр мне всех дороже был.
Я теперь лишился этих силачей!
А по чьей вине лишился их, по чьей?
Ты, узбек, причина всей беды моей,
Ты да дочь твоя, вертлявая коза, —
Вырвать бы твои лукавые глаза!
Если девяносто тех богатырей
Воспылали страстью к дочери твоей,
Почему отдать ее не пожелал?
Или не отец ты дочери своей?
Алпамыш семь лет за ней не приезжал, —
На твоей душе и грех бы не лежал.
Витязей моих всех погубили вы!
Караджана чем, скажи, купили вы?
В бедствие повергли всю мою страну!
Ты, узбек, теперь узнал свою вину.
Голову имеешь на плечах одну,—
Знай, что отрублю я голову твою, —
Голову срубив, твой труп повешу я!..
Пощадил тебя однажды я, узбек, —
Может быть, опять тебя утешу я:
Все-таки ты был почтенный человек.
Далеко уславший дочь свою, Барчин,