Альтер Эго
Шрифт:
Голова кружилась, и темнота вспыхивала перед глазами разноцветными пятнами.
— Ну что, дружок, погнали? — прошептала она, намотала повод на здоровую руку и пришпорила коня.
…сто девяносто восемь, сто девяносто девять…
Её путь лежал на юг от Рокны, к самой оконечности полуострова, где, врезавшись в море каменной грудью, стоит одинокая скала, вокруг которой раскинулся город-крепость.
Для того, кто впервые видит Ирдион, он кажется красивым...
Он неприступен. Обнесен высокими каменными стенами вдоль
За стеной в Первом круге живут ремесленники и их семьи. Кругом кузницы, мастерские и большой базар с лавками, где под белыми шатрами продается серебряная посуда, украшения и оружие. Ирдион славится лучшими мечами и кинжалами. И женскими серьгами из золота. Браслетами изящной тонкой работы, огромными медными котлами и кувшинами с узорами из лотосов и цапель. Ещё подносами, кольцами, чеканными картинами — мастера Ирдиона известны далеко за пределами Коринтии.
А на вершине скалы, точно молчаливый страж, взирает на город прекрасный Храм с множеством башен, и сад, каких нет больше нигде в мире.
…двести тридцать два, двести тридцать три…
Во Втором круге живут послушники. Те, кто принес клятву о служении Ордену. Здесь они тренируются и проходят обучение, и повсюду их кельи, налепленные к скале, словно соты в улье: ниша в стене, кровать, стул, и маленькое окошко, выходящее на бесконечную морскую гладь.
…двести восемьдесят девять, двести девяносто…
Каждое утро послушника в Ордене начинается у подножья горы. Возле колодца. В кувшин наливают воду, ставят на голову послушнику и завязывают ему глаза. А дальше — триста пятьдесят восемь ступеней, вырубленных по краю скалы, которые ведут наверх. Ступеней таких коротких и узких, что еле разойдутся два человека, плотно прижавшись друг другу. А внизу камни. И море. И впереди идет кто-то такой же с кувшином и завязанными глазами. И позади. Длинная вереница детей с кувшинами, чтобы напоить прекрасный сад.
…триста десять, триста одиннадцать…
Со временем босые ступни запоминают поверхность каждой ступени, каждую ямку, а пальцы помнят наощупь каждый выступ в стене слева. Уши — каждый звук: полет птицы, падающий камешек, шум ветра и волн внизу, разбивающихся с ревом об изрезанный гранит берега. Даже чужое дыхание. И каждый шаг может стать последним. К концу первого года из ста послушников в живых остаются не больше двадцати. Остальных забирает море. И камни внизу. Но первая страница Летописи Ирдиона гласит: «Пока жив сад, жив Ирдион, а значит, жив и весь мир». И послушники — лишь малая жертва, принесенная этому миру. Послушников много. Обители Тары по всей Коринтии исправно снабжают ими Орден.
Ей повезло. Она выжила.
Или не повезло…
Утро уже разливалось над морем, окрасив воду свинцом с
Проклятые ступени. Поднимаясь, она всегда их считала. А потом это стало молитвой. Её молитвой терпения. Пересохшие губы всё ещё продолжали шептать:
… триста пятьдесят шесть, триста пятьдесят семь…
Въехав во двор, она едва смогла разжать пальцы, стиснувшие поводья, и соскользнула из седла прямо в руки двух послушников, произнеся едва слышно:
— Магнуса позовите и… не притрагиваться к сумкам…
…триста пятьдесят восемь.
И потеряла сознание.
Огонь был живым.
Он скользнул прямо из их рук, зародившись в огниве ярким лепестком, и покатился прозрачной оранжевой волной, подернутой по краю голубым кантом. Сначала по жухлой траве двора к крыльцу, где лизнул висящий на перилах вытертый старый ковер, затем обвил тёмные от времени балясины лестницы и бельё на веревке. Взметнулся оттуда по деревянной стене к покосившимся надтреснутым ставням, по сухим листьям плюща, въевшегося в старую штукатурку, и взобрался на крышу. И поначалу это было завораживающее зрелище, огонь был прозрачен и быстр. И красив. Очень красив.
А затем послышались крики: «Пожар! Пожар!». Кто-то её толкнул. Бежали люди, но не к огню, а прочь. Тушить никто не собирался. Горячий шёпот: «Спрячь это!» и «Беги! Так быстро, как только сможешь!». И визг — женщину тащили за волосы вниз по лестнице.
Она побежала. Сжимая свёрток в руке — тряпица вытертого красного бархата. Тайник. Тот, в котором она прятала рыболовные крючки, нехитрые украшения и деньги, что ей давали за танец на улице.
И ей хотелось плакать. Но горло сжали железные тиски.
— Очнись, Кэтриона. Ты меня слышишь?
Веки и тело налились тяжестью. Огонь потемнел и отступил и Кэтриона очнулась.
Это просто очередной сон. Снова её тревожат остатки чьей-то чужой памяти, чьих-то вещей, к которым она прикасалась. Иногда эти воспоминания возвращаются к ней во снах, и они так реальны, что ей кажется, будто всё это было с ней. Может быть, это всё потому, что она не знает своего прошлого?
Кэтриона открыла глаза.
Наконец-то боль прошла. И слабость. Пошевелила пальцами, ощутив под ними липкую грязь. А ещё тошнотворный запах.
Она в лекарне. И откуда-то издалека доносился голос Магнуса — одного из старших аладиров Ордена, её наставника и учителя.
— Ну же, Кэтриона? Очнись.
Она открыла глаза. И правда, в лекарне — в пещерах старой Адды. В больших каменных ваннах грязь и вода, которая воняет кровью и тухлыми яйцами. Но Адда говорит, что это железо и сера. И Кэтриона лежит в одной из таких ванн. Тёплая ванна — это божественно! Пусть воняет она… серой и железом, ей всё равно, лишь бы помогало.