Альтер Эго
Шрифт:
— Хорошо.
Она согласилась. Она не станет спорить — так будет проще. А там уж как получится.
Кэтриона спустилась к морю, окунула руки в воду. Вода очищает и уносит чужую память.
— Как перевезти козла, капусту и волка, — произнесла она вслух с усмешкой.
Вода была прохладной.
Найти печать, убийцу и Зверя. И сделать это всё одновременно и как можно быстрее. И никому не говорить. Кроме Магнуса, Ребекки и Рошера. И никто не должен знать о том, что другой тоже знает…
Всех заботит что-то своё: собственная честь, мнение
«Без любви, без жалости, без страха».
Вода вдруг вернула воспоминания…
Кэтриона тогда была послушницей всего год, шла с кувшином наверх, мысленно считая ступени. Страх уже не делал руки и ноги ледяными, наоборот, страх, казалось, переродился — превратился в цепкие когти на ногах, заставляя пальцы буквально вгрызаться в шершавый песчаник.
…триста пятьдесят восемь…
Только она шагнула на верхнюю ступеньку, чья-то жилистая рука схватила её за запястье.
— Иди сюда, девочка, — цепкие пальцы сдернули с глаз повязку, — я вижу, в тебе есть Искра.
Эрионн. Старая ведьма — так называли её между собой послушники. Она перехватила Кэтриону за локоть и потащила в башню.
— …ты уверена?
— У неё есть третий глаз, его нужно только открыть, — скрипела Эрионн надтреснутым голосом.
— Мы бы заметили Искру раньше.
— Вы не заметили, она глубоко спрятана, но я вижу…
Кэтриона слышала обрывки разговора, стоя у входа и надеясь, что её сейчас отпустят.
Не отпустили.
Сколько она провела в башне? Это время стерлось, спуталось, превратилось в серое пятно.
Боль была дикой. Она накатывала волнами и откатывалась назад, совсем как прибой. Она разрывала внутренности и пыталась пробиться сквозь голову куда-то вверх, и Кэтрионе казалось, что сквозь неё прорастает огромное дерево. И иногда становилось невыносимо настолько, что однажды она стала биться о камни головой, надеясь, что либо боль пройдет, либо она разобьет себе череп и умрет.
Эрионн была беспощадна, а третий глаз всё никак не хотел открываться.
Ах, почему она не упала со скалы с кувшином? Несколько мгновений и всё…
Её приковали цепями, чтобы она не навредила себе. Она кричала, выла, плакала, просила, умоляла, угрожала…
Всё было бесполезно. А в ушах до сих пор стоял голос старой ведьмы:
Не сопротивляйся, девочка.
Она и не сопротивлялась. Она бы сделала, что угодно, но не знала, как.
Цепи истирали руки и ноги до костей, и каждый день послушницы Адды накладывали на эти места заживляющие повязки, стараясь не глядеть ей в глаза и не слушать её мольбы.
А боль всё не отпускала…
Боль была страшным зверем, живущим где-то внутри, и иногда, в редкие моменты ясности сознания, ей казалось, что Эрионн и есть этот зверь, который проникает в её
Однажды ей удалось разбить глиняную миску и спрятать кусок от неё с острым краем. А когда все ушли, она сделала глубокий надрез на руке и с облегчение почувствовала, как затуманивается сознание, и вместе с кровью утекает и боль.
Но её спасли. И больше не оставляли одну.
Её заставляли пить тёмное варево и чертили на лбу какие-то знаки, и боль возвращалась снова.
— Всё ещё сопротивляется?
— Да
— Откуда в ней столько силы? И так глубоко?
— Не знаю.
— Увеличь дозу.
— Она может умереть.
— Если она не пройдет путь до конца, она и так умрет, так что увеличь дозу.
Голоса приходили и уходили, и каждый раз они хотели, чтобы она сдалась. Она бы и сдалась, если бы знала, как. Варево, которым её поили, приносило всё новые и новые муки, её выворачивало наизнанку, и она не могла даже есть. И это было хорошо. Значит, ей недолго осталось.
Время шло, и она уже редко приходила в себя, и однажды Эрионн принесла камень, приложила его ко лбу Кэтрионы со словами:
— Больше я ничего не могу сделать.
А потом нахлынула боль, с треском разрывая остатки сознания, и Кэтриона вдруг провалилась куда-то в темноту и увидела…
Он был красив. Белоснежная шерсть, отливающая инеем, глаза — кристаллы самого синего льда, и алмазные клыки, острые, как кинжалы. Когти. Хрустальные когти длиннее её пальцев. С клыков капала слюна, а холод, льющийся из глаз, казалось, заставлял каменеть даже огонь. И она не видела ничего красивее и страшнее этого зверя. Она вскрикнула и бросилась бежать, но хрустальные когти успели задеть её спину.
Она очнулась.
Дёрнулась с такой силой, что вырвала из стены железный крюк, на котором держалась цепь, и увидела, как кровь льется на пол. Когти прошлись по спине и плечу, и даже бедро располосовали почти до колена. И было больно.
Но боли, той дикой боли, что разрывала её на части, больше не было. И лишь только зуб на зуб не попадал от страха.
В тот день она снова вышла на солнце, тощая девочка, едва передвигавшая ногами, она держалась за стену, и сил ей хватило лишь дойти до каменной скамьи у входа в башню. Но послушник, которого поставили за ней присматривать, высокий юноша, гораздо старше неё, он назвал её «джарти», а это было обращение только к посвященным рыцарям.
С того дня её перевели в Первый круг, и обучением Кэтрионы занялся сам Магнус — только что назначенный старший аладир Ордена из крыла Сов.
От воды тянуло прохладой, и она поёжилась.
Не стоит ждать жалости от Ордена.
«Без любви, без жалости, без страха». Это не только его девиз, это то, во что Орден превращает каждого, кого не убила каменная лестница, бесконечные тренировки, варево Эрионн, чудовища Дэйи или людская ненависть. Им нельзя любить. Нельзя привязываться. Нельзя жалеть. И бояться тоже. Потому что они — стражи. Рыцари Ирдиона, что стоят на границе миров.