Альтернативная личность
Шрифт:
– Тебе мало?
– Еще как. Поеду, может, убью кого-нибудь.
– Дура! – сказал адвокат.
Марина запустила мотор. Адвокат стукнулся в стекло, протянул телефон. «По-зво-ни», – пошевелил он губами. Марина не ответила, бросила телефон на соседнее кресло. Взревела «Божья коровка», рванулась вперед.
– Дура! – повторил адвокат и тронулся в противоположную сторону. – На двести баксов залетел… – Мимо замелькали деревья, столбы, знак «Москва» со стрелкой… И еще черт знает сколько километров обратного пути.
Заверещал домофон – Сергей Арнольдович включился в происходящее –
– Где карточка? – спросил он в микрофон.
– Откройте, это я, – сказала Соня, и Сергей Арнольдович представил, как она капризно трясет худыми плечами.
– Не открою.
– Ну, пожалуйста, – взмолилось лицо на экране. – Она далеко – лезть долго.
– Последний раз, – сказал Сергей Арнольдович и нажал кнопку.
Он захромал по ковру, опустил голову. За спиной раздался скрежет, скрипнула дверь.
Сергей Арнольдович вдруг увидел два неприличных эллипса.
– Это что такое?
– Это? – переспросила вошедшая Соня, отмахиваясь от табачного дыма. – Это – собачка нашлась.
– Собачка нашлась? – побагровел Сергей Арнольдович. – Собачка… Зачем ты со мной так?
– Я… Как «так»? – испугалась Соня и захныкала. – Знаете, какая она?
– Какая? – Сергей Арнольдович сел на стол, привлек к себе Соню. Соня нырнула в отеческие объятья. – Ей нужно помогать, жалко ее…
– Хозяйка поможет, – сказал Сергей Арнольдович и погладил Соню по плечу. – Не плачь, не плачь…
– Бабушке помогать, – затряслась в рыданиях Соня.
Сергей Арнольдович отстранил от себя Соню – дел много, а он нюни распускает – и тут же выключился из происходящего. Итак, пять лет, четыре убийства, декабрь. Сергей Арнольдович нахмурил лоб, пожевал мундштук. Еще что? Ровным счетом ничего. Он в сердцах пнул кресло, заковылял по ковру. Убийства совершаются ежегодно. Одно убийство, и нет гражданки. Убийца… – или убийцы? – не найден. Сергей Арнольдович остановился. А может, пронесет? Может, насытился он? Берггольц опустился на пол. Двадцать отжиманий! Делай раз. Делай два. Сегодня и ежедневно. Раз – два. Приближается – удаляется, приближается – удаляется его длинноносая тень. И ведь без видимых причин убивает. Хоп и нет человека. Режет, душит. Как будто играет. Да! – играет. Не берет ничего. Преподаватель, начальник цеха, прапорщик, безработная. Следующая – кто? И никакой связи.
Сергей Арнольдович тяжело задышал, свалился в кресло. Прапорщик была первой. Отвердевший на морозе труп. Изогнутые, замерзшие пальцы. Незамужняя начальник продовольственного склада. Да, была первой. И он искал. Рыл землю. Никаких подсказок. А потом Сергей Арнольдович ушел. Вчистую. Берггольц понесся в тот злополучный летний вечер. Безобразная подворотня, три выстрела, один из которых его, беспамятство. И теперь он – никто. Никому не нужен. Был сыщик, а теперь – нет. И что прикажете делать? Сергей Арнольдович мало что умел. А из того, что умел – быть сильным, быть жестким, искать и находить. Эх, ма! Квалификацию не пропьешь, – сказал он себе и взялся за старое. Частным образом взялся. Заработки шли ни шатко, ни валко – хоть благотворительностью и не занимался. Но четыре убийства! – без пяти минут пять – святое дело. Вот именно, пять. Дело чести.
Вечером Сергей Арнольдович принес несколько газет, какие-то записи, бутерброд. Он взялся, в который раз за
Смерть пугала и его – это вот злило Сергея Арнольдович: он привык владеть собой, управлять чувствами, так сказать, лепить из себя глыбу. Но маленькое и тщедушное чувство страха, как мышь слона, валило наповал. И он ненавидел свою трусость, и презирал ее в других, и издевался над нею. А трусость издевалась над ним. И тогда, в подворотне, он ой как струсил и не прогнал страх. Он бы и сам не ушел. Страх это часть его души – понял он – не самая большая, но лучше бы его не было вовсе. Да, три выстрела, один из которых его, и неуправляемый страх смерти. Сергей Арнольдович перевернул страницу. Марина Петровна… Марина Петровна Глухова. А ведь и она испытала это чувство. Несомненно, испытала.
Сергей Арнольдович поднялся, прошелся по ковру, остановился перед окном: за стеклом полыхало неоновое зарево столичных витрин. Красный – оранжевый – желтый, красный – оранжевый – желтый. Красная машина, красна девица. И что она потащилась в эту дыру? А если бы оставалась в Москве? Ее должны были убить и ее убили. Должны убить… Как будто в убийстве имеется некая обязанность. Успешная женщина, успешная предприниматель. Свободна, наконец… И – дура: Сергею Арнольдовичу не было жаль погибшую, он лишь сожалел о ремесле – не предотвращенное преступление, как понял он когда-то, есть служебное. Разве что ненаказуемое. А как предотвратишь? Поедешь и скажешь: «прячься»?
Днем Сергей Арнольдович разыскал этого адвоката, говорил по телефону. Все бесполезно. Сказал, что пропала два дня назад, что передал ей телефон с – дошлый малый, отметил Сергей Арнольдович – маяком. По маяку и нашли. В лесу. Следов, разумеется, никаких. Задушил и растворился. И ничего не тронул. «Ну, там кольцо, – сказал адвокат, – деньги». Кольцо и деньги… Ничего не тронул… Тронул, еще как тронул! Сергей Арнольдович пожевал мундштук. И не просто тронул, а убил. Ударил в лицо, повалил. Интересно, а он боялся? Был ли страх? Боролся ли он, как борется каждый со своей мышью? Или он играл ею? Прикармливал.
Сергей Арнольдович снял пиджак, сел за стол. Бумага, бумага, список имен. Имя, собственно, одно – Марина Петровна Глухова. Сергей Арнольдович сжал кулаки: имя одно, а покойниц пять. И нигде никаких следов. И в Снежине никаких – сказали ему – как будто она пришла туда одна. Сергей Арнольдович выплюнул мундштук. Нужно ехать! Не могло же, в самом деле, не сохраниться следов. Ведь где-то он ходил, кто-то его видел. В конце концов, Глухову запомнили наверняка. Со слов адвоката, это была женщина яркая, шумная, компанейская. Да и в такой дыре, как Снежин, невозможно не заметить ее «божью коровку» – красный джип с безобразной кошкой на заднем сиденье. Нужно ехать!