Альянс
Шрифт:
– Правда – дрянь многоликая. Вот когда-то давно люди познали истину, так им казалось. – Он поправил шляпу. – Это знание позволило творить настоящие чудеса: сказки становились былью, фантазии – реальностью, мечты – настоящим. Люди считали новое учение совершенным и превознесли его над всякой другой идеей. Они отвернулись от прежних себя, стали надменны и властолюбивы. Знание давало людям превосходство над остальными, и они всячески его оберегали от чужаков. – Он наколол очередную жестяную банку от газировки, сдул с неё мошку и отправил в мешок. – Идея не покидала своей родины, и потому со всего света к ней ехали новые последователи. Город быстро рос и в одночасье стал самым густонаселённым, самым богатым и процветающим. Приезжие уже не хотели возвращаться домой и полностью
– И люди образумились? – спросил я, раскрывая мешок перед очередной бумажкой.
– О, нет, конечно, иначе какой бы был прок в этой истории? За время страданий люди настолько привыкли к нему, что снова отказались отринуть идею и быстро забыли пережитый ужас. Наказание за надменность сделало их ещё более самовлюблёнными. Теперь они считали своё право на истину оплаченным кровью и превратились в самозабвенных фанатиков. Очень скоро город превзошёл былое величие. Весь мир был поражён новыми успехами. Идея стала привлекать ещё больше последователей, но на этот раз уже не люди шли к ней, а она опутывала земли. Новые дары засияли так ярко, что затмили последствия недавней катастрофы. На этот раз хищник зажёг приманку над всем человечеством.
– Жители этого города похожи на сумасшедших, – сказал я, – раз уж осознанно держатся за то, что может их убить.
– Нет, вовсе нет. Они не сумасшедшие. Просто после пережитого они поняли, что убежать от призрака однажды появившейся идеи невозможно и рано или поздно она снова оживёт. И раз уж они знакомы с этой идеей ближе других – им и пытаться её обуздать. Ну а дом – всегда дом, какой бы он ни был. Подсоби-ка мне с мусором, сынок.
Я сунул мешок в мусоросжигатель. Ванс хлопнул скрипучей дверцей и опустил защёлку.
– Уф… – Он выбил пыль из перчаток. – Ну что, бахнем по лимонадику?
Я согласился, и пока Ванс был в подсобке, начал набивать мусором новый мешок. Удар пикой за ударом всё дальше уводили меня от мыслей о том, как Ванс лихо продрался сквозь нежелательную для меня тему, в то же время не обойдя её стороной, как он точно воспринял моё настроение, понял, что для меня поездка в лагерь равносильна побегу от произошедшего, и что это произошедшее для меня, несмотря на всю чудовищность, слишком дорого, чтобы его можно было так просто отпустить. В какой-то момент я вдруг осознал, что мешок забит уже наполовину, и только тогда поднял голову, увидев Ванса, стоящего на дорожке с двумя стеклянными бутылками лимонада. Как долго я собирал мусор? Как долго Ванс наблюдал за мной? Почему это простое с виду занятие настолько сильно увлекло меня, что я потерял чувство времени? Может ли механический труд работать как медитация, или же я сам извёл свой мозг переживаниями до такого состояния? Не потому ли Ванс работает садовником, что это помогает ему держать голову чистой от влияния призраков, среди которых он живёт? Я вдохнул запах так поздно зацветших в этом году
– Здорово, когда ни облачка, правда? – Ванс подбросил в воздух одну бутылку и поймал её за горлышко, точно гранату с рукояткой. Перевернув её верх дном, старик упёр бутылки крышками друг к другу, резко крутанул кистями, и обе крышки с оглушительным хлопком полетели ему под ноги. – Давай закругляйся.
Лимонад оказался великолепным. Сладость и кислинка в нём сочетались в такой точно выверенной пропорции, что вкусовые рецепторы во рту сходили с ума, требуя ещё и ещё. Это была та же марка «Килимо», что продавалась в автоматах школьных коридоров, но по какой-то причине у Ванса он был намного вкуснее. Скорее всего, дело было в том, что автоматы выдавали прохладный лимонад, а Ванс всегда приносил его ледяным. В несколько глотков осушив бутылку, я откинулся на спинку скамейки и, перегнувшись через неё, запустил пустую склянку в мусорный мешок, однако не рассчитал расстояние, и она шмякнулась в траву.
– Мазила, – буркнул Ванс, не поворачиваясь и продолжая неспешно потягивать напиток.
Я подбежал к бутылке и остановился. В нескольких метрах правее под деревом лежала мёртвая белка. Рыжая, пушистая, с чуть сероватым хвостом, она точно обнимала когтистыми лапками воздух и, казалось, просто спала.
– Что там? – Ванс уже встал со скамейки и шёл ко мне.
– Дохлая белка.
– Мда… – Он выпил остатки лимонада и бросил бутылку в мешок. – Уже третья за сегодня. Нужно бы сообщить эпидемиологам. Я сейчас.
Он вновь скрылся в подсобке и, немного погремев там, вышел наружу с небольшой коробочкой в руках.
– Что ж, сойдёт. – Он раскрыл чёрный кейс от аптечки. – Не думаю, что она ей поможет теперь, но другого ничего я не нашёл… Вот разиня, забыл кой-что.
Ванс наклонился, положил белку внутрь кейса, закрыл защёлки и передал его мне, а сам снова поплёлся в подсобку.
Я зажал аптечку под мышкой, подхватил мешок и уложил его в мусоросжигатель. Ванс появился в тот самый момент, когда я отправлял следом кейс с белкой.
– Нет-нет-нет, стой. По правилам, конечно, мы должны её сжечь, – он забрал у меня аптечку и показал лопату, – но лучше давай её похороним. Это… Так правильно.
Углубившись в сад, мы выбрали место у ограждения. Я взял лопату и принялся рыть беличью могилу.
– Тот город, о котором ты рассказывал, он всё ещё существует?
– Ну, – прокряхтел Ванс, опуская аптечку на дно ямки, – того города больше нет. Теперь это уже совсем другой город. Да и людей тех нынче нет.
– Погибли? – Я начал закапывать кейс.
– Постарели.
– Слушай, Ванс, – бросив последнюю лопату и разровняв землю, я посмотрел на него, – всё-таки почему ты не уехал, когда эпидемия закончилась?
– Взгляни на меня. – Он расставил руки и отступил на шаг, мол, вот он, весь я. – Всё, что у меня осталось, – вот эти седины. Другое место не красило бы их воспоминаниями.
– Только поэтому?
– Только это и важно.
Воспоминания о маме. Они-то меня и держали здесь. Было бы предательством по отношению к ней уехать вот так, пока они ещё свежи. А потом… Потом мне будет трудно представить счастливые дни так чётко, как я их представляю сейчас. И только родное окружение позволит не увядать этим воспоминаниям в будущем.
Мне вдруг стало неприятно от этих мыслей и захотелось заглушить их разговором, однако Ванс покачал головой, как только я открыл рот.
– Не давай мозгу сплёвывать, обмозгуй трошки [10] . – Он поставил лопату в подсобку. За углом нарастал людской гомон. – Ну, ступай.
Лютер сидел на порожках, бездумно разглядывая проезжающие машины. Он выглядел раздосадованным.
– Я думал, ты уже ушёл, – проговорил он.
– Разговаривал с Вансом. Ну что там?
10
Трошки (прост.) – немного.