Алые перья стрел

Крапивин Владислав Петрович

Мальчик торопливо встает рядом с девочкой.

— А тогда зачем вам такая… специальность?

— Потому что люблю. Потому что интересно…

Лагерь «Артек», костровая поляна, ранние сумерки, неспешный разговор у огонька. Ребята — кто на траве, кто на камнях, раскиданных вокруг костра. Девочка-барабанщица поставила на колени барабан, уперлась в него подбородком, вздохнула и спрашивает как об очень сокровенном:

— Скажите, а у вас есть самый-самый любимый писатель?

— Есть. Это Константин Георгиевич Паустовский. Первая его книга, которую я прочитал, называется «Далекие годы». Я был тогда пятиклассником. В книге Паустовский рассказывает о своем

давнем детстве. И вот этот маленький Костик, герой книжки, стал моим настоящим другом. Мне казалось, что мы очень похожи. Оба любили читать, оба мечтали о море… Константин Георгиевич научил меня видеть необыкновенное в самых обычных вещах, чувствовать музыку нашего замечательного русского языка, вглядываться в мир, в людей… Мне, к сожалению, не удалось встретиться, познакомиться с Паустовским, но я считаю его своим учителем. Мне кажется, что без книг этого замечательного мастера слова я просто не смог бы стать литератором… Кстати, Константин Георгиевич очень любил эти крымские места. Особенно Севастополь. И я тоже люблю. Севастополь для меня вторая родина…

Севастополь, очень теплый сентябрь. Густые акации за окнами. Детская библиотека имени Гайдара. Обжаренные крымским солнцем пацанята и девочки расселись кто где. Белобрысый четвероклассник Ромка сидит на подоконнике, обхватив забинтованное колено. Левая рука его по локоть в гипсовом лубке. Этот гипс он поднимает над головой.

— А скажите, пожалуйста, что вы любите больше всего на свете? Кроме своего писательства?

— Да, вопросик… Не знаю даже… Очень многое люблю. Вообще жизнь люблю. Особенно, когда она хорошая…

— А вареники с вишнями любите?

— Еще бы!

— Тогда пойдемте к нам в гости! Мама как раз их сегодня обещала налепить.

— А не заругает нас мама-то?

— Не-ет!

— Ну… пойдем.

Заседание школьного литературного клуба в одной из московских школ. Смуглый, очень серьезный девятиклассник нерешительно гладит длинноволосую прическу, потом говорит:

— Я читал у Паустовского, что автор… когда он кончает какую-то свою книгу, он… ну, весь такой измученный и чувствует опустошение. Будто прощается навсегда со своими героями. И кажется ему, что он больше ничего не напишет… У вас так бывало?

— Да, это знакомое ощущение. Когда заканчиваешь рукопись, здесь и радость, и в то же время печаль. И действительно ощущение какой-то опустошенности… Но, по правде говоря, у меня это не было связано с большими душевными драмами. Потому что с написанной повестью или романом никогда не прощаешься навсегда. Написал, передохнул, и надо перепечатывать рукопись. Надо ее редактировать, иногда переписывать большие куски. Вот и возвращаешься снова в мир своих героев… Потом тебе дают корректуру — типографские оттиски текста, который будет печататься в журнале или книге. Значит, снова надо читать, править, жить в мире знакомых персонажей и событий… Ну, а кроме того, если соскучился по своей законченной рукописи, всегда можешь взять и перечитать… А бывает еще одна встреча со своими героями — это когда художник сделал иллюстрации к твоей книжке. Тут смотришь на них, на героев, как бы со стороны, под неожиданным углом зрения…

Встреча в Центральной детской библиотеке Екатеринбурга. Две девочки четырьмя руками держат одну книжку.

— Владислав Петрович, мы ее только что купили, это «Пистолет капитана Сундуккера». Тут написано «рисунки автора». Вы часто сами делаете картинки для своих книжек?

— Ну, во-первых, здесь не только рисунки автора. Эту яркую красивую обложку с корабельным колоколом нарисовал мой сын, Павел. Он не раз иллюстрировал мои книги… А что касается моих рисунков, то они появляются не часто. Только когда возникает какая-нибудь «экстренная ситуация». Например, несколько лет назад журнал «Урал» решил издать в специальном номере мою повесть «Чоки-чок…», и встал вопрос: печатать без рисунков или приготовить их в течение недели. Никакой уважающий себя художник-график (даже родной сын) не возьмется сделать за это

время три десятка иллюстраций. Это было бы легкомысленно, а художники привыкли относиться с уважением к своей работе. Я же — не профессиональный иллюстратор, поэтому бываю по-дилетантски нахален. Взял и сделал все рисунки в нужный срок… Примерно то же получилось и с книжкой о капитане Сундукке-ре, и с повестью «Страна Синей Чайки», и со словарем «Крато-крафан». Пользуясь случаем, я хочу попросить прощения у читателей за весьма непрофессиональный уровень этих рисунков. О славе графика я никогда не мечтал и рисовал, потому что время «брало за горло». Настоящим иллюстратором я, конечно, никогда не стану, у меня просто не хватает терпения вырисовывать детали, по нескольку дней сидеть над одним рисунком, как это делают мастера…

Встреча в районной библиотеке на Уралмаше. Серьезная семиклассница (пошептавшись с подругой):

— Не могли бы вы объяснить, каким образом рождаются литературные сюжеты?

— Я постараюсь, хотя объяснять это не просто. Дело в том, что каждый раз это случается по-разному…

В шестьдесят третьем году я был в гостях у ребят пионерского лагеря «Искорка». Жил там несколько дней, катался с мальчишками и девчонками на лодке, ходил в поход, сидел у вечерних костров. И, конечно, «наблюдал жизнь». Не специально, а по привычке. И видел все эти дни, как за мальчиком-шестиклассником ходит по пятам робкий пацаненок лет семи — очень мечтает подружиться с большим мальчишкой. Не знаю уж, чем этот шестиклассник Вовка притягивал к себе малыша… Сначала отношения у них не клеились, но перед самым своим отъездом я вдруг увидел, как эти двое идут рядышком, старший по-дружески обнимает маленького за плечо, что-то рассказывает ему, а малыш смеется, как совершенно счастливый человек…

Так появилась мысль о повести «Оруженосец Кашка». И очень многое из того, что я видел в «Искорке», вошло в нее. Видимо, неплохой получился сюжет, раз повесть переиздают до сих пор, уже больше тридцати лет, и перевели на несколько иностранных языков…

А вот другой пример. Однажды приснился мне удивительный, космический сон. Будто я один в звездолете. В общем-то само это обстоятельство не казалось мне во сне странным, хотя был я в тысячах парсеков не только от Земли, но и от всех обитаемых и необитаемых миров. Поразило другое: вдруг в рубке появился мальчишка лет десяти — совершенно земной, очень похожий на приятелей моего детства… Этот сон и стал толчком для работы над трилогией «Голубятня на желтой поляне». Первый эпизод притягивал к себе потом разные случаи — и те, которые я наблюдал в жизни, и те, которые придумывал…

Вообще же можно сказать так: сюжет складывается из первоначального эпизода, многих наблюдений и фантазии автора…

В той же библиотеке. Следующий вопрос (от быстроглазого, непоседливого пятиклассника, которого девчонки называют почему-то Бубликом):

— А у вас есть книжки про животных?

— Одна из первых моих повестей называется «Белый щенок ищет хозяина». Речь там идет о приключениях щенка-лайки, который отстал от хозяина-охотника и нашел друзей среди ребят городской окраины… Больше я не делал животных главными героями своих книг. Но все же писал о них немало. О козе Липе, которая разогнала компанию вредных мальчишек; о петухе Кригере, умеющем путешествовать в космосе; о собаке Султане, возившем на лыжах своего хозяина Толика; о большущем морском крабе, который подарил ребятам волшебную жемчужину; о коте по имени Кыс — он был верным другом мальчика Петьки Викулова из романа «Кораблики»…

— А у вас дома есть какие-нибудь звери?

— Есть два кота: Макс и Тяпа. Макс — пожилой, добрый, очень любит сидеть у меня на руках. А Тяпа — хулиган и проныра, везде сует свой нос. О них я тоже писал в своих повестях.

Севастополь, встреча с ребятами из местного Клуба любителей фантастики. Строгая, молчавшая в течение всей встречи девушка «под завязку» задает вопрос:

— Вы столько написали про разные далекие миры, про параллельные пространства. А вы верите, что они существуют на самом деле?