Алые росы
Шрифт:
— Ночная смена. На гальку.
Как капусту срубал десятник.
— Не имеешь права, у нее дите малое…
— Управитель слово давал, что не будет разбивать комитетчиков по сменам.
Галдеж поднялся вокруг.
— Не дадим комитетчиков наших в обиду.
Лушка, со сжатыми кулаками, подалась вся вперед и мучительно думала: почему сегодня так нахально ведет себя десятник? Почему опять жмут комитет?
И, как бы торопясь дать Лушке ответ, десятник выкрикнул:
— Тише вы! — пошалив в кармане, вытащил новый листок бумаги. — Слушайте, тетку вашу бодай
Тишина наступила такая, что слышно, как Безымянка журчит.
И тут Лушка сорвалась.
— Стой! — крикнула она, выходя вперед и поднимаясь на бревна к десятнику. — А главный управитель не написал, чтоб Безымянка в гору текла? Забастовки не хочешь ли?
— Так его, Лукерья! Так! — всплеснулись голоса.
— Сама постой! — десятник-смотритель вынул еще листок. — Так, значит, Пирогову Лукерью оштрафовать на упряжку.
— За что?
— Ха, ха, ха, платок не той стороной повязала. Ха-ха… Это… как его… Журу — на рупь.
Это значит, Лушка должна хорошо отработать сегодня смену и не получить ни копейки, а то еще штраф получит. Жура отработает смену и останется должен тридцать копеек.
— Кровопивцы! — выкрикнул кто-то из задних рядов.
— Молчать! Тарас кричал? Останешься без наряда. Иди, погуляй до утра.
— Эй, мужики! — крикнула Лушка.
— Молчать! — заорал десятник.
И по воцарившейся тишине, по опущенным головам рабочих поняла Лушка, что слова ее не найдут сейчас отклика.
Эх, как устроены мужики. В забое при таком крепежнике и инструменте — игра в кошки-мышки со смертью, а с шуткой идут в забой, не трусят. Плоты на Аксу гоняют. В год десятки плотов разобьется на порогах. Тонут десятки людей. Не боятся. Продолжают гонять плоты. На медведя ходят с рогатиной или даже с одним ножом, а окрик начальника им как ушат холодной воды.
— Подмял нас десятник, — шепчет Жура на ухо Лушке. — Больше, пожалуй, нам не подняться.
— Поднимемся, — с залихватским «э-эй!», словно вела верховую лошадь на скачках, кинулась Лушка в кочегарку и, оттолкнув кочегара, рванула за ручку гудка.
«У-у-у…» — разнеслась над тайгой очередь тревожных гудков. Три коротких и длинный, три коротких и длинный. Пожар! Обвал! Все быстрее к копру, — кричал надрываясь гудок, и от землянок, от бараков бежали по тропкам полуодетые, простоволосые бабы, горохом сыпались ребятишки.
«У-У-У, у-у-у…».
— Кого, стерва, делашь, — раздался за спиной у Лушки окрик десятника и, подбежав, он ударил ее между лопатками так, что показалось Лушке, голова ее, оторвавшись от шеи, снежным комом упала на землю. Но гудок продолжал гудеть. Ударившись лбом об обшивку локомобиля, Лушка не выпустила ручки гудка.
— Пусти, изувечу, — бесновался десятник, отрывая от рукоятки занемевшие Лушкины пальцы, но на него уже насели Тарас, дядя Жура, другие рабочие.
В
«У-у-у-у…»
Теперь можно дать гудку отдохнуть. Отпустив рукоять, Лушка ударом плеча выставила окно и выскочила на улицу. Батюшки-светы, сколько народу живет на прииске. Тьма. А с горы все бегут и бегут. Лушка вскарабкалась на штабель крепежного леса и закричала, махая в воздухе замазанным в глине платком:
— Ба-бы! Я говорила вам на прошлой неделе, позавчера, вчера говорила, что управитель с десятником жизни нам не дают. Которые верили мне, которые больше смеялись. Вот вам: неделя не началась, а штрафы посыпались хуже прежнего. Чем кормить будете ребятишек и мужиков? Тараса уже с работы уволили.
Лушка говорила такое, что приискатели знали раньше, что она и другие члены комитеты говорили неделю и месяц назад. Но сегодня взбудоражил людей набатный гудок, и слова ее зазвучали необычно значимо и ново. После встречи с Вавилой Лушка говорила с таким жаром, что невольно заставляла слушать себя, заставляла верить себе. Одни и те же слова при разных обстоятельствах то остаются незаметными, то поднимают на подвиг.
— Долой их! Бей их! Громить контору! — кричали женщины. — В тачку их, в тачку! — крикнула Лушка, вспомнив недавний рассказ Вавилы.
— Как — в тачку?
— Сейчас покажу. Тащите тачку сюда. Держите десятника, чтоб не убег. Так. Кладите его в тачку, кладите. А ну, повезли на отвал. Да по лужам, по грязи!
— По грязи, по грязи, — вторил народ, и десятки рук поволокли деревянную тачку с десятником по самой грязи. А за ними, с гиканьем, смехом, неистовым ликованием, бежали сотни людей.
— Го-го… Так его!..
Тачку подкатили к отвалу. По команде Лушки, идущей впереди, подняли, раскачали.
— Раз-два, взяли… мотай сильней…
И тачка вместе с десятником закувыркалась по откосу отвала и шлепнулась в воду.
— Так его… Ой, ха-ха… штраф тебе. Так тебя…
— Господи, спаси и помилуй, — лепетал перепуганный десятник, выбираясь на противоположный берег ключа.
— Ат-ту его… Взять… — ревела толпа.
Десятник, втянув голову, как затравленный заяц, бежал по кустам в тайгу, торопился как можно скорее и как можно дальше убраться от прииска.
5.
Премьер-министр ее величества королевы Великобритании Ллойд Джордж заканчивал в парламенте свой ответ на запрос оппозиции.
— …Положение в России сложно, и мы не можем оставаться безразличными к судьбе больного человека в Европе. Если безответственные силы в России возьмут верх над силами благоразумия, то русская армия может прекратить военные действия, и военная машина Германии с новой силой ударит по нашему фронту. Больше того, негоцианты могут потерять в России свои капиталы, вложенные в фабрики, шахты, заводы, торговые предприятия и банки.
Я и правительство королевы полностью сознаем всю сложность обстановки в России, чем можем, помогаем силам благоразумия.