Алый пион для Офелии
Шрифт:
Спустившись на пол, девушка решительно направилась к белой двери с круглой поворотной ручкой. Но протянув ладонь вдруг замерла. Откуда-то из глубин подсознания донёсся едва различимый шёпот, сея по плечам мурашки: «Не открывай».
Сглотнув скопившуюся под языком вязкую слюну, Офелия сделала глубокий вдох через нос, пытаясь сконцентрироваться на ощущении наполненности лёгких, и шумно выдохнула через рот, как учил брат. Но на сей раз это не принесло облегчения: её пугали тесные, замкнутые пространства. В своей родной комнате она полностью отказалась от встроенной мебели и кладовых,
– Да простит меня Господь, я для благого, – пробормотала Офелия, поспешив отойти от кладовки.
План сработал. Толщины книги как раз хватило, чтобы, пусть не без усилий, но закрепить почти все петли на гардине, кроме последней – недоставало одного крючка, возможно оборвался вместе с тесьмой и куда-то закатился.
Намереваясь отыскать пропажу, Офелия спустилась со стула, мимолетно глянув в окно, и в голос ахнула – внутри оранжереи вновь забрезжил слабый свет.
– Я не придумала! – воскликнула она, припадая обеими ладонями к холодному стеклу.
Но чем дольше Офелия вглядывалась в сумрак, тем больше злилась. Этот неуемный огонёк, казалось, над ней насмехался, то разгорался ярче, то внезапно гас, дразня и не давая ни малейшего намёка на свою природу.
– Ну уж нет! На этот раз я выясню, что ты такое! – И, отбросив боязливые сомнения, Офелия вышла из комнаты, вскоре оказываясь на крыльце дома.
Ночной воздух, напоённый сладким ароматом лесной свежести и чуть горьковатым запахом тины, принесённым ветерком с озера, вскружил голову. Стоило Офелии выйти на садовую тропинку, извилистой лентой ведущую к зимнему саду матери, по спине и плечам побежали мурашки. Но, следуя зову любопытства, она всё же продолжила путь, вопреки тревоге, что, как не игнорируй, вновь потекла по венам нефтью.
Лунный свет, играя с листвой, отбрасывал причудливые тени, создавая иллюзию чужого присутствия. Офелия остановилась совсем неподалёку от стеклянного строения, внимательно разглядывая желтоватый отблеск на его кривых прозрачных стенах, только теперь понимая: источник света находился не внутри, а снаружи по другую сторону. Ноги сами понесли к углу оранжереи, и, завернув за него, Офелия увидела долговязую фигуру. Гамлет.
– Ты? – произнесла она еле слышно.
Он обернулся и, ничуть не удивившись, поманил её рукой.
– Подойди, я тебе кое-что покажу.
Офелия хотела было возмутиться, спросить о прошлой ночи, но вдруг услышала жалобный писк, похожий на скрип мела по доске. Звук доносился из травы, куда Гамлет направил луч своего фонарика.
Приблизившись, Офелия заметила маленького птенца, едва оперившегося, с пухом на голове. Его хрупкое тельце испуганно трепетало, крошечный клюв открывался и закрывался, издавая звуки полные боли, а одно крыло безжизненно свисало в сторону.
– Как он тут оказался? – потрясённо молвила она.
– Не знаю, – озадаченно ответил Гамлет.
– Выпал из гнезда? – предположила Офелия.
– Оглянись. Далековато до деревьев. Чудо, что он вообще выжил.
– И что нам теперь делать?
Гамлет исподволь глянул на Офелию, не отрывающую
– Подержи-ка, – попросил он, вручая Офелии фонарик, а сам достал платок из кармана брюк. – Возьмём коробку. Наполним ватой и травой. В аптечке точно есть шприцы, используем вместо пипетки. Глядишь и выкормим бедолагу, а потом отпустим.
Присев, Гамлет бережно укутал птенца в тонкую ткань, дабы тот, объятый ужасом, не усугубил состояние крыла, затем поднялся и посмотрел на Офелию
– Фонарик суй подмышку, а ладони сложи лодочкой, – скомандовал, но без нажима, он.
– Ты хочешь, чтобы я его взяла? – не на шутку разволновалась она.
– Да. А я найду коробку.
– Но вдруг ему будет больно?..
– Не больнее, чем если мы оставим его здесь. Давай, у тебя очень нежные руки, ты справишься.
Офелия смутилась. Она понимала: эти слова были сказаны не в качестве комплимента, а с целью убедить, что с птенцом ничего не случится. И всё же по груди жидким мёдом растеклось тепло.
– Давай, не трусь, – подбодрил Гамлет, и когда девушка подставила руки, осторожно уложил в них маленькую жизнь.
Птенчик, который ещё секунду назад отчаянно трепыхался, внезапно успокоился. Послышалось тихое щебетание. Офелия с облегчением выдохнула.
– Вот видишь, я говорил, ему понравится. – довольно произнёс Гамлет. – Как назовёшь?
– А разве есть смысл давать ему имя? Раз мы его отпустим как только заживёт крыло?
– Имя необходимо всем. Оно становится связующим звеном между существом и миром, даже если эта связь временная. Называя чьё-то имя, мы не просто обозначаем, а признаём чужое существование, его уникальность и право на жизнь. Это наш способ сказать: «Я тебя вижу». И когда настанет время проститься, мы будем знать, что у него есть нечто большее, чем просто инстинкты. Он сохранит в себе частицу нас, а мы никогда не забудем о нём, и наша связь останется на сердце отпечатком его имени.
Офелия была поражена глубиной мысли Гамлета, неожиданно для себя, увидев за неприветливым и грубым фасадом, вдумчивого, тонко чувствующего человека. В его словах туго переплелись любовь к жизни и страх перед миром, полным лицемерия. И вдруг она осознала, что её собственные переживания сливаются с его, как река с морем.
– Я назову птенца Лаэрт, если ты не против, – с опаской предложила Офелия.
– Да. Красиво, – кивнул Гамлет, приятно удивлённый тем, что мнение его имело вес.
Их взгляды встретились. Офелия смущённо улыбнулась. Он ответил тем же. И мир вдруг замер, будто опасаясь спугнуть искру, внезапно вспыхнувшую между ними. Их пальцы всё ещё соприкасались, отчего земля начала расползаться под ногами, подобно акварельной краске на влажном холсте. Звук сердца зашумел в ушах обоих. Дыхание стало робким, но горячим. И в этом удивительном мгновении, бесспорно, нечто зародилось: нестерпимо нежное и… пугающе необратимое…