Алый (Рассказы)
Шрифт:
Алый тянул по следу мимо дома, но Кошкин решил зайти, расспросить Александра.
Старик сидел в комнате, завешанной вязками красного перца и косицами, наплетёнными из лука. Он курил трубку.
– Здравствуй, Александр, - сказал Кошкин, придерживая Алого.
Александр выпустил колесо дыма.
– Здравствуй, Кошкин.
– Никого не видел?
– Видел, - сказал Александр и, косясь на Алого, снова выпустил колесо дыма. Оно неторопливо догнало первое, ещё висящее в воздухе.
–
– сказал Кошкин.
– Скорее говори: где он?
Александр подмигнул Кошкину и выпустил третье колесо.
– Не спеши, не спеши, Кошкин, - сказал Александр и, выпустив четвёртое колесо дыма, встал.
Он подошёл к окну и поглядел в него, а потом поманил Кошкина пальцем.
Кошкин выглянул в окно и увидел врага. С крутого откоса тот спускался вниз, к ручью.
Вода раскалывается о камни, грохочет, разлетается пеной, брызгами.
Прозрачные космы закручиваются, свистят, и медленно-медленно под напором воды сползают камни, подталкивают друг друга скользкими плечами и с внезапным рёвом поворачиваются лениво и грозно набок.
Осторожно спускается Кошкин, прячется за кустами с красными ягодами, за валунами, припорошёнными снегом.
За звоном воды, за каменным гулом не слышно шага, треска колючего сучка под ногой. И не слышно, как орёт в небе ворон, а только разевает рот, пролетая за гору.
Алый медленно ведёт, извивается напряжённо, как живая пружина. Он весь наполнен запахом врага, он видит его.
Тот уже у самого ручья. Остановился, думает, где ручей перейти.
Алый сжался в комок.
Вот Кошкин отпустит его.
Вот отпустил...
Алый расстелился по земле - и прыгнул, будто взмахнул всем телом. Остановился, застыл в воздухе на секунду - и рухнул на врага. Ударил его в спину. Рванул.
Тот упал, но вывернул назад руку и выстрелил в Алого - раз, другой, третий.
Алый вырвал пистолет, и металл будто треснул в его зубах, как чёрная кость.
Кошкин ударил врага, скрутил ему руки...
Зелёные дуги сшибаются в ручье, захлёстывают друг друга, звон выбивают и пену.
Кошкин глянул на Алого и схватился за голову. Без движения лежал Алый на снегу.
Кошкин поднял его, и тепло-тепло стало его рукам, будто он опустил их внутрь абрикоса, нагретого солнцем.
Тепло струилось между пальцев, утекало, лилось в снег. Руки его стали алыми.
...Алый был жив, когда Кошкин принёс его на заставу. Пули не задержались в его теле - вылетели вон.
Алый тяжело дышал, и глаза его то просветлялись, то становились мутными. Кошкин глядел в них и не знал, видит ли его Алый.
Но Алый видел Кошкина и понимал, что это Кошкин - мужик хороший.
– Умрёт он, - сказал фельдшер.
Но Кошкин не поверил. Он сидел рядом с Алым и гладил его по голове. Он рассказывал Алому,
– То-то пожуём, - говорил Кошкин.
Алому было приятно слушать голос Кошкина. Но только над головой его поплыли длинные мягкие птицы, закружили её, заворожили. Голова его стала такая тяжёлая, что он не смог её больше держать и уронил на передние лапы.
"Жалко мне тебя, Кошкин..." - подумал было Алый, но не сумел додумать, почему он жалеет Кошкина. Алый вздрогнул два раза и умер.
А Кошкин никак не мог понять, что Алый умер. Он гладил его и говорил:
– И колбаса там будет, и сало, и коржики...
ЕЛЕЦ
На одной заставе жил пёс, которого звали Елец. Это был уже старый пёс. Настоящую службу он нести не мог.
– Что поделать, - говорил сержант Кошкин, - собаки быстро стареют, не то что человек.
Но конечно, дело было не только в этом. Чуть не десять лет охранял Елец границу. И за это время побывал в разных переделках. В таких, из которых человек-то не всегда целым выходил.
Но Елец всё-таки вышел из этих переделок и теперь жил как бы на пенсии. Горшок борща с хорошей костью - вот это и была его пенсия.
А застава, где жил Елец, находилась на вершине горы, и дороги туда не было. Вместо дороги в гранитной скале были выбиты ступеньки - ровно четыре тысячи. По этим ступенькам каждое утро вниз, в долину, спускался Кошкин и ещё два бойца. Они шли вниз, на базу, а с ними бежал Елец.
Холодно было на вершине.
С заставы бойцы выходили в полушубках, но, пройдя три тысячи ступенек, полушубки снимали и прятали в расселину - с каждым шагом становилось теплей.
Пока они хлопотали на продовольственной базе, Елец лежал на тёплых камнях и сонно хлебал борщ из алюминиевой миски. К полудню Кошкин оканчивал свои дела.
– Ну, - говорил он, подмигивая Ельцу, - теперь бы окрошечки погонять.
Как-то они возвращались на заставу и тащили на себе большие мешки, а Кошкин нёс ещё и бидон с молоком.
Бидон сверкал, и издалека казалось - три горбуна ползут по лестнице в облака и несут с собою зеркало.
Издали на пограничников смотрел человек.
А они обливались потом и старались не считать про себя ступеньки. Но ступеньки считались сами собой: сто одна, сто две, сто три, сто четыре...
У тысячной ступеньки Кошкин поставил бидон, достал из расселины полушубок и вытряхнул ящериц, которые грелись в рукавах.
– Катитесь!
– сказал он ящерицам.
С вершины дунул ветер, поднял со ступенек горсть гранитной пыли. Елец зарычал.
К запаху ветра, пришедшего с вершины, подмешался запах человека.
– Чужой, - сказал Кошкин.