Алый знак доблести. Рассказы
Шрифт:
IV
В тот же вечер, придя в маленький приветливый салун, Келси застал своего друга Джонса у стойки в яростном споре с каким-то тучным мужчиной.
— Ладно, — говорил этот последний, — ты, Чарли, можешь кричать сколько тебе угодно на молчаливого человека… Но давай-ка лучше выпьем!
Но Джонс размахивал руками, нанося сокрушительные удары по какой-то отвлеченной теории. А тучный мужчина жирно ухмыльнулся и подмигнул бармену.
Наконец оратор приостановился на миг, чтобы сказать: «Налейте мне чуточку
— Мистер Бликер… Мой друг мистер Келси!
— Как поживаете?
— Мистер Келси, я счастлив познакомиться с вами, сэр. Выпьем…
Они стали в очередь у стойки. В проворных руках бармена позвякивали стаканы. С отменной вежливостью мистер Бликер прервал выжидательное молчание:
— Вы, кажется, никогда здесь раньше не бывали, мистер Келси? Не так ли?
Молодой человек сделал усилие, чтобы дать светский ответ.
— М-м… нет… Я никогда еще не имел… э… этого удовольствия, — сказал он.
Впрочем, натянутая и осмотрительная вежливость манер скоро была позабыта… Бликер сообразил, что его солидность слегка стесняет юношу. Он сделался мягче. Очевидно, молодой человек из тех, у кого развита способность восприятия. И Бликер сразу же пустился рассказывать о прошедших временах, когда мир был лучше. Он знавал всех больших людей той эпохи. Он воспроизводил свои беседы с ними. В голосе его звучали ноты гордости и сожаления. Он наслаждался славой этого мира ушедших в небытие деятелей. Он сетовал на юность и неопытность нынешнего поколения. Казалось, он живет в высоком небе прошлого и чувствует себя обязанным говорить о том, что он там видел.
Джонс восторженно подталкивал Келси.
— Тебе повезло — старик в самой лучшей форме! — шептал он.
И Келси был горд, что столь выдающаяся личность обращается к нему, заглядывает ему в глаза, ища одобрения своим тонким замечаниям.
Они уже оставили стойку бара и, войдя в заднюю комнату, уселись вокруг стола. Газовый рожок с цветным колпаком распространял пурпурное сияние. Отделанные полированным деревом стены и мебель отсвечивали бледно-розовым. На полу были густо насыпаны опилки.
Теперь к ним присоединились еще двое. Пока Бликер успел рассказать еще три истории из великого прошлого, Келси уже слегка познакомился с вновь пришедшими.
Он от души восхищался Бликером. В отношении остальных, любезных и выдержанных, он начал испытывать братское чувство. Ему стало казаться, что он проводит счастливейший вечер в своей жизни. Ведь его компаньоны были такие веселые и добродушные люди, и все, что они делали, было отмечено такой любезностью!
Поначалу двое вновь пришедших даже не решались обращаться прямо к нему. Они спрашивали: «Джонс, а не хочет ли ваш друг того-то или того-то?» И Бликер начинал свои речи так: «А не кажется ли вам, мистер Келси…»
Вскоре Джордж почувствовал себя самым замечательным и
Время от времени Джонс нашептывал ему на ухо свои пояснения:
— Говорю тебе, Бликер — это старый завсегдатай скачек. В свое время он был знаменитейшим парнем, можешь мне поверить. Он был одним из самых известных людей во всем Нью-Йорке. Ты бы послушал, как он об этом рассказывает…
Келси слушал внимательно. Его глубоко заинтересовали эти интимные истории о людях, которые в прошлом сияли в лучах солнца.
— О’Коннор тоже отличный парень, — снова вмешался Джонс, говоря об одном из присутствующих. — Один из лучших ребят, каких я знаю. Всегда стоит на правильной точке. И всегда такой, каким ты его видишь сейчас, — добрый, веселый.
Келси кивнул в ответ. Ему легко верилось.
Когда он предложил заказать напитки, раздались шумные протесты.
— Нет, нет, мистер Келси, — вскричал Бликер, — ни за что! Сегодня вы наш гость. Как-нибудь в другой раз…
— Да, — подтвердил О’Коннор, — сегодня моя очередь!
Он постучал и окликнул бармена. Затем уселся, держа в руке монету и зорко наблюдая за остальными, готовый разрушить их замыслы, если бы они попытались платить.
Спустя некоторое время Джонс тоже в высокой степени обнаружил способности к красноречию и остроумию. Его друзья посмеивались.
— Теперь заговорило виски, — заметил Бликер.
Джонс стал серьезным и пылким. Он произносил речи на разные темы. Его лекции казались ему самому впечатляющими. Его возбуждала сила собственных слов. Он был целиком увлечен ими. Прочие соглашались с ним решительно во всем. Бликер был почти ласковым и рассудительно вставлял здесь и там свое словцо. Когда Джонс становился слишком уж напористым, остальные поддакивали ему еще покорнее. Они старались успокоить его дружескими восклицаниями.
Но вот настроение Джонса внезапно изменилось. Он принялся с упоением распевать популярные песенки. Он поздравлял собутыльников с тем, что они находятся в его обществе. Его пыл увлек остальных. Все начали весело брататься. Подразумевалось, что все находящиеся здесь — правдивые и нежные души. Да, они ушли из жестокого мира, наполненного бесчувственными людьми…
Когда кто-нибудь пытался объяснить, чем и как его обидели в окружающем мире, его утешали голоса, проникнутые самой жгучей симпатией. Они наслаждались своим временным уединением и безопасностью.
Неожиданно какой-то вдрызг пьяный субъект, шатавшийся в салуне, отворил дверь в их комнатку и сделал попытку войти. Тотчас все вскочили с мест. Они готовы были задушить всякого, кто осмелится вторгнуться на их островок. Они подталкивали друг друга, споря о том, кто возьмет на себя первый удар в схватке.
— Ох! — воскликнул пьяный, покачиваясь и щурясь на всю компанию. — Да неужто здесь отдельный кабинет?
— Именно так, Уилли, — отвечал Джонс. — А ты сматывайся отсюда, пока мы тебя не выбросили…