Амальгама
Шрифт:
– Я так и думал, – довольно быстро сказал Дандоло. – Мне кажется, все могут быть свободны.
– Да, все могут уходить! – громко объявил Барбаросса, и германские рыцари потянулись к выходу, тихо переговариваясь между собой, одни удивленные внезапной сменой настроения императора, другие – странным немигающим взглядом венецианского посла, устремленным в одну точку.
Последним выходил Райнальд фон Дассель. Еще раз окинув внимательным недобрым взглядом уверенную фигуру венецианца, он окончательно уверился в том, что дело тут нечисто. Он попытался встретиться взглядом с послом, чтобы наглец почувствовал, что не все им тут восхищены так же, как германский император, но Дандоло как-то странно смотрел
Тогда фон Дассель вопросительно посмотрел на своего императора. Тот неуверенно улыбнулся подданому и одобрительно кивнул: иди, мол. Фон Дассель повернулся и вышел, решив обязательно поговорить завтра с Барбароссой о сегодняшнем странном эксперименте.
– Думаю, что твоя личная охрана, о великий император, сегодня тоже может быть свободна, – сказал посол, даже не глядя на дюжину огромных охранников, дежурящих за троном.
– Да, конечно. – Барбаросса окинул взглядом подобострастные пустые лица охранников, – Вы все можете быть свободны.
Стража невозмутимо вышла из шатра, не сказав ни слова.
Когда в шатре остались лишь император, Дандоло и двое его слуг, венецианец повел себя странно. Он развел руки в стороны, слуги послушно взяли его под руки и подвели к небольшой лавочке, на которую венецианский посол присел и наконец перевел дух.
– Ты поедешь в Венецию, там поклонишься папе, признаешь свои ошибки и больше никогда не будешь воевать ни с Римом, ни с Миланом, ни с Ватиканом, ни тем более с Венецией. – Теперь Дандоло говорил устало, как будто вдалбливая в голову нерадивого ученика плохо усвоенный урок.
На каждом слове Барбаросса утвердительно кивал, вполголоса повторяя все, услышанное от Дандоло.
– …ни тем более с Венецией, – шевелил губами император, с безграничной любовью смотря на венецианского посла. Подумать только, этот святой человек будет помогать ему, Барбароссе, принимать решения в самых сложных жизненных ситуациях, и у него, конечно, есть ответы на все, даже самые трудные, вопросы!
А Серджио, слуга благородного Энрико Дандоло, молодой крепкий парень лет двадцати, смотрел на своего хозяина с еще большим восхищением, чем Барбаросса, но восхищение это было совсем другого рода. Серджио был поражен отвагой Дандоло и его готовностью жертвовать собой ради решения важнейших государственных дел. Только Серджио знал: для того, чтобы сегодня все получилось, минувшей ночью Энрико Дандоло стал слепым. Потому что только слепой мог без последствий для себя взглянуть в это страшное зеркало. И Дандоло принял это решение без колебания.
А многочисленные ученые тысячу лет спустя еще долго будут спорить, где и когда произошло таинственное ослепление будущего великого венецианского дожа, византийского императора и предводителя легендарного Четвертого крестового похода Энрико Дандоло. Версии будут высказываться одна нелепее другой, но правду никто не будет знать, потому что тайну это бережно и надежно на многие века спрятал от потомков таинственный Совет Десяти.
– Вы здесь, у меня в шатре, будете спать? – Барбаросса неловко улыбнулся и склонил голову в ожидании распоряжений, стараясь угадать приказание Дандоло и даже исполнить его раньше, чем оно прозвучит.
Глава X
Рапорт. Горький, июль 1980 года
Председателю КГБ СССР товарищу Ю. В. Андропову от подполковника 1-го управления КГБ СССР Сиротина Н. И.
Уважаемый Юрий Владимирович!
Обращаюсь
Да, действительно, я не могу сообщить подробно, как именно попал в Брюгге 1436 года. Могу лишь предположить, что механизм моей отправки в прошлое каким-то образом связан с зеркалами. Делаю такое заключение в связи с тем, что и мое возвращение было осуществлено тоже с помощью зеркала.
Касаемо утери документов считаю необходимым доложить следующее: они остались в 1436 году, городе Брюгге, в доме купца Арнольфини на набережной Роз (quadi du Rosaire).
В первые дни своего вынужденного пребывания в Брюгге я ошибочно посчитал, что против меня, как советского контрразведчика, была совершена провокация западных спецслужб, предположительно либо английских, так как первоначально я находился в Лондоне, либо американских. В результате этой провокации (как мне тогда казалось) я оказался в специализированном городке, предназначенном исключительно для воздействия на мою психику. Однако после детального изучения обстановки, окружающей меня, я был вынужден прийти к выводу, что мое первичное предположение ошибочно.
Внедряясь в окружающий меня мир, я стремился действовать согласно правилам, полученным мною за период обучения в Краснознаменной академии КГБ. К сожалению, английский язык Средневековья слишком сильно отличается от современного, и хотя в Брюгге он в ходу в силу развитых торговых взаимоотношений Фландрии с Англией, мой период адаптации проходил достаточно сложно.
В первый же день моего пребывания в Брюгге я встретил человека, изображенного на картине художника Ван Эйка «Семейство Арнольфини». Собственно, этот человек и был Арнольфини. Изучить ситуацию вокруг этой картины мне поручило высшее руководство нашего государства (только не Л. И. Брежнев, которого тогда уже не было в живых, а другое, не хочу сейчас этого писать, а то окончательно Вас запутаю).
Так вот, этот человек оказался удивительно похож на моего сокурсника по Академии КГБ Владимира Путина. Но в первый день я от него убежал, выпрыгнув из окна и устроив драку с жителями средневекового Брюгге.
Мне удалось спастись, прыгнув в реку, проплыв по течению несколько километров и таким образом оторвавшись от преследования. Впоследствии я был вынужден месяц скитаться по городу в поисках жилья и пропитания, пока вышеуказанный Арнольфини, не оставлявший моих поисков, не обнаружил меня однажды на рыбном рынке на площади Place de Braamberg.
Установив контакт с данным торговцем, мне удалось выяснить, что он прибыл в Брюгге из СССР 1941 года. Там он был рядовым войск НКВД Петром Спиридоновичем Шеломовым, но так как попал он в этот мир значительно раньше меня, то успел хорошо освоиться в нем. Более того, в силу благоприятного обстоятельства – спасения от смерти тонущего в реке коммерсанта Арнольфини – он даже сумел внедриться в семью коммерсанта, впоследствии став преуспевающим бизнесменом, специализирующимся на торговле сукном. Фамилию он вынужден был сменить, поскольку был отправлен в Брюгге как двоюродный брат купца. Смена имени и отчества состоялась непроизвольно. Сохраняя свое инкогнито, он назвался для конспирации Иваном Николаевичем. Непривычные для итальянцев имя и отчество были вскоре ими изменены, и его стали называть Джованни ди Николао. Так он и стал Джованни ди Николао ди Арриджо Арнольфини.