Амальгама
Шрифт:
Лифт неспешно поднимался на седьмой этаж.
Наконец, лифт поднялся, двери отворились, но никто из лифта не вышел. Прямо на площадке в луже крови лежал уже знакомый нашим друзьям бездыханный рабочий-узбек.
Первой нарушила общее замешательство Глафира. Она решительно перешагнула через труп и уверенно пошла направо по коридору в ту сторону, где находилась квартира Сергея. «Как она догадалась, что нам направо по коридору?» – успел удивиться Сергей и поспешил за ней. Дверь в квартиру была распахнута. Обстановка внутри впечатляла. Какие-то шмотки, подушки, шторы, кресла, бутылки, тарелки, куски хлеба, компьютерные диски, небольшой столик, за которым еще совсем недавно два друга проводили субботнюю «релаксацию», – все было перевернуто, разбросано и переломано. Было
– Добрый вечер. Лейтенант Ивлев, Пресненское УВД. Предъявите, пожалуйста, ваши документы.
Все обернулись. Сзади стоял патрульный милицейский наряд, три человека в форме, вооруженные автоматами. Автоматы были недвусмысленно направлены прямо на наших друзей.
Милиционеры были усталы и злы. Только что они приехали из престижного ночного клуба, где в течение часа несколько экипажей милицейских патрулей безуспешно пытались утихомирить большое количество шумных и гордых людей, примчавшихся на дорогих машинах из разных концов Москвы. Люди эти съехались для того, чтобы найти и наказать каких-то наглецов, посмевших расправиться с их тремя родственниками и друзьями, которые сейчас лежали вповалку в крови в одной из кабинок мужского туалета.
Было много шума, крика, а любых реальных сведений, которые действительно могли бы помочь расследованию, не было. Создавалось странное впечатление, что троих здоровых молодых людей уложила в кровавую кучу на черный кафельный пол какая-то неведомая и необъяснимая сила.
Впрочем, милиционеры в сверхъестественную силу, ввиду специфики своей работы, никогда не верят. Может, оно и правильно.
Глава XII
Великий конгресс. Венеция, 24 июля 1178 года
Венецианская лагуна пестрела разноцветными флагами. Издалека были слышны торжественные звуки труб. Сотни больших и маленьких лодок сновали туда-сюда перед безупречно вымытой набережной. Даже в последнее Обручение Дожа с морем не было таких масштабных приготовлений, как сегодня. Тысячи горожан в праздничных ярких одеждах толпились на пристани. Площадь Сан-Марко была заполнена многочисленными зеваками так, что если взглянуть на нее сверху, с собора, то могло показаться, что она укрыта каким-то ярким разноцветным ковром с причудливым узором. Все эти люди, еще ранним утром занявшие места на площади, стояли в страшной толкотне, но были абсолютно счастливы оттого, что они-то уж наверняка увидят главное событие последних лет!
Две шеренги трубачей в алых одеждах выстроились вдоль набережной, большие трубы с привязанными к ним малиновыми хвостатыми флагами сверкали на солнце и отражались в изумрудных волнах длинными яркими языками. Широкие окна Дворца дожей тоже были заполнены сотнями зрителей из благородных венецианских семей, которым по какой-то причине не нашлось места на специально огороженных деревянных трибунах для знати внутри огромного собора.
Лодка Барбароссы медленно приближалась к главному причалу республики.
Венецианцы напряженно вглядывались в хмурое лицо рыжебородого немецкого императора, стоявшего на носу. Еще недавно от этого человека исходила смертельная опасность для любого жителя Великой Республики. По слухам, теперь рыжебородый гигант никакой опасности не представлял и даже приехал просить прощения у папы и восстановления мира. Все это было странно и в это не очень верилось.
Не очень верилось в это и Райнальду фон Дасселю, архиепискому Кельнскому, человеку, всю свою жизнь внушавшему страх врагам германской короны. Ему вдруг отказали в праве заходить в императорский шатер. Дважды после этого фон Дассель пытался добиться аудиенции Барбароссы и каждый раз получал отказ. Тогда архиепископ
Но Райнальд был упорен. Сотни раз прокручивал он в мозгу события последних дней и пришел к выводу, что в таком странном изменении взглядов германского императора как-то повинен таинственный венецианский вельможа Дандоло, уехавший на следующий день после странной демонстрации зеркала. Именно после этой демонстрации изменились характер императора, его суждения и предпочтения. То, что раньше нравилось монарху, сегодня внушало ему отвращение, то, что он раньше считал абсолютной истиной, сегодня представлялось ему настолько же абсолютной ложью. Поневоле приходилось верить в колдовскую силу венецианского зеркала, которое вельможа увез с собой, поэтому проверить свои предположения Райнальд фон Дассель никак не мог. Но архиепископ твердо решил, если уж суждено ему будет еще когда-то встретиться с коварным Дандоло, он обязательно вытрясет из него всю правду.
Сейчас Райнальд фон Дассель стоял чуть поодаль от великого императора, в свите и грустно наблюдал за большим венецианским торжеством. Эти тысячи людей, еще вчера боявшихся одного взгляда германского императора, сегодня вышли на набережную праздновать его поражение, которое на всякий случай все-таки было прикрыто позолотой и замаскировано льстивыми речами.
На берегу Барбароссу поджидал Великий Венецианский дож Себастьяно Дзиани. Он был пожилым человеком, поэтому его торжественная процессия, вместе с сотнями слуг и придворных, передвигалась по мраморным плитам великой площади медленно-медленно. Этот медленный шаг позволял многочисленным зрителям в мельчайших подробностях рассмотреть каждого участника гигантской свиты Великого дожа.
Поэтому и разглядел Райнальд фон Дассель среди сотен венецианских вельмож, торжественно следовавших за Дзиани, знакомое ненавистное лицо Энрико Дандоло. Тот шел степенно, его глаза не мигая смотрели в одну точку – куда-то вдаль, за острова лагуны. Под обе руки его поддерживали верные слуги – те самые, с которыми он оказался совсем недавно в лагере германского императора.
Барбаросса тоже заметил своего старого знакомого. И тут же лицо сурового германского завоевателя стало вдруг добрым, приветливым и каким-то послушным. Это изменение в лице хозяина окончательно взбесило фон Дасселя, и он решил во что бы то ни стало докопаться до истины и отомстить врагам германской короны.
Между тем Барбаросса сошел с корабля и обнялся с дожем под одобрительный гул публики. Процессия последовала в сторону собора. Разодетые в золото, парчу и бархат люди медленно двинулись по Пьяцетте, не нарушая торжественного строя.
С высокой колонны на кельнского архиепископа грозно смотрел крылатый лев. Рядом располагалась еще одна колонна, там был изображен какой-то воин с копьем. Эти колонны, увенчанные старинными античными скульптурами, венецианцы установили на площади всего шесть лет назад, но уже придумали им предназначение – между ними строился эшафот, на котором приводили в исполнение смертные казни. Достаточно быстро появилась традиция не проходить между этими колоннами, чтобы однажды между ними не задержаться по-настоящему. Именно поэтому процессия двигалась между Дворцом дожей и колонной с крылатым львом, хотя логичнее было пройти между двумя колоннами. Но всего этого Райнальд фон Дассель не знал, да и не хотел знать. Он просто впился глазами в лицо своего врага Энрико Дандоло, который торжественно и неторопливо вышагивал рядом. Дандоло был абсолютно невозмутим, и ни один мускул на его лице не выдавал какого-либо напряжения. Венецианские солдаты держали живой коридор для прохода процессии, на наконечниках их копий гордо развевались хвостатые бордовые флаги с золотым львом в круге.