Амалия и генералиссимус

Чэнь Мастер

— Что такое, Тони? Тебе мало быть полковником? Это уже жадность.

— Да ничего, должен же я был как-то подписаться под своими восторгами по поводу стихов нового поэта? Итак, вот он, ответ, и не падайте со стульев: Дай Фэй, выпускник Линьнаньского университета в Кантоне. Изучал европейскую литературу в Женеве, Париже и Гейдельберге. Преподавал литературу в пекинском университете Цинхуа и Фуданьском в Шанхае — то есть лучших в стране. Профессор. Знаменитость. Три сборника стихов в Китае.

_ И это тоже он?

— Еще бы не он! Более того, имя, похоже, на стоящее. Не думаю,

конечно, чтобы он проводил операцию против убийцы Гу под этим именем.

Я чуть не засмеялась нервным смехом. До этого момента исход своей работы я воспринимала так: выходи, маленький, не бойся. Мы твои друзья, мы тебя спасем и перепрячем заново.

Теперь я не знала — с кем же мне предстоит встретиться? Что я скажу такому человеку?

— Полковник Херберт, — справилась я с чувствами. — Но вы ведь заканчиваете свое изучение газет?

— Близко, — сказал Тони. — Конец близко. Я все систематизировал, сделал вырезки с датами, смысловые переводы. Всего в «Синчжоу жибао» двенадцать стихов Дай Фэя, некоторые из них идут в одном номере, парами и тройками. Осталось их окончательно систематизировать, выписать отдельные строчки, которые вас могут заинтересовать.

— Все, где виден окружающий пейзаж. Вдруг он описывает какую-то улицу, гору на горизонте? Разговор на улице? То, что он там в этот момент делал? Все, что касается того, где он сейчас находится.

— Вид из окна? Что-то было. Да, я скажу это завтра. Но вы только послушайте, какой я нашел там у него стих. Это посильнее цветов, которые плыли к веселым воронкам у сточных канав.

И Тони начал шарить по карманам, добравшись до брюк — оттуда и появилась мятая бумажка.

— Скачет размер, — пробормотал он. — Неправильное ударение. Предпоследняя строфа совсем никакая. Китайские стихи невозможно перевести, я же вам говорил. А эти и подавно.

— Тони, ты что, делал это в рифму? Как настоящий поэт?

— Да, моя прекрасная. Именно что «как», к сожалению. Но с этой историей про убийц с раскрашенными лицами и с беглыми профессорами литературы мы в итоге все станем поэтами. И наша жизнь никогда не будет прежней. Вот. Смотрите, что получилось.

О Феникс милый; Феникс грустный мой, Мы те, кто есть, и нам не стать другими. Изысканную роскошь — быть собой Мы, щедрые, друг другу подарили. Уже не месяцы, а много-много лет Мостам, что к нашим брошены порогам. В мостах живет любовь земли к земле, Полей к полям, что встретиться не могут. Что ж с нами стало? Изменились мы? Лишь чуть взгрустнем над песнею неспетой. Все те же мы, как иней средь зимы, Неуязвимые, храним свои секреты. Ты будешь той же, Феникс горький мой, Ты, небожитель с детскими глазами, Ты,

что в стране, истерзанной войной, Не ощущаешь нас, проходишь между нами. И снова вспыхнет пламя на полях, И небо в сизых облаках воспламенится, Но скажешь ты с улыбкой: милый, ах! Смотри, смотри, какие странные зарницы!

Мы не аплодировали. Потому что каким-то образом знали, что это действительно куда слабее, чем строки Дай Фэя.

Два боя застыли в отдалении, следя за нашими лицами. Негромко играла скрипка на эстраде — индийский музыкант, наверное, почувствовал, что не надо мешать нашему разговору.

— Он ее очень любит, — тихо сказала я, наконец. — Упрекает. Прощает. Утешает.

— Я даже вижу эту женщину, — заметила Магда. — Хотя никаких, вроде бы, описаний. Внешности, в смысле. Как он это делает?

— Он это отлично делает, вот только…

— Что такое, Тони?

— Он именует ее фениксом, — сказал Тони, и было видно, что он искренне недоумевает.

— Но, полковник, перед нами неожиданный поэт. Мосты — это у него тоже неожиданно. И это красиво — женщина со странной судьбой, она сгорает и возрождается душой… Потому феникс, кстати, и грустный.

— Мадам Амалия, он не только неожиданный поэт. Он еще китаец, и не простой, а дважды профессор, причем не математики, а литературы. Это У вас, европейцев, фениксы сгорают. А у нас они значат нечто иное. И профессор литературы не может этого не знать. Любой школьник знает.

— Тони, дорогой, тебе пора отдохнуть. Ты окончательно азиатизировался. Что значит — «у нас»? Не оставляй меня, не уходи совсем в китайцы.

— Я отдохну, не волнуйся, мой желторотый птенчик. Совсем немного — и я закончу свой труд. И это даже жаль.

— Полковник Херберт, мне очень неудобно мучить вас, и вам действительно пора отдыхать. Но что у вас, истинных китайцев, означает феникс?

— Только одно, — сказал Тони с тем же недоумением. — Феникс — это императрица. Не в переносном смысле, а вполне прямом. Императрица, супруга императора Китая.

MEM ПИТЬ ВИНО

Быть мужчиной трудно. Нет, быть мужчиной очень трудно. Надо пить коктейли в неумеренных количествах, говорить о политике или древней истории и вылезать из сточной канавы. Содержимое канавы… лучше об этом не думать. И особенно важно не нюхать.

Если новоприбывший внимательно присмотрится к городам Британской Малайи, то может подумать, что здесь готовятся к Великой войне, которая закончилась уже тринадцать лет назад: роют рвы, да что там — траншеи, чтобы сидеть там и перестреливаться с германцами (кстати, очень милыми, по моему опыту, людьми). А на самом деле у нас тут — своя война, это сезон дождей, наступающий каждый год в ноябре, и даже если канава глубиной в два ярда, этого бывает недостаточно. В городах через канавы перекинуты каменные плиты от мостовой к магазинам. И только через щели между плитами можно увидеть мгновенный проблеск черной, как масло, воды и потеки зеленоватой слизи.