Амазония

Роллинс Джеймс

Фрэнк тем временем тоже сражался со своим снаряжением.

— Нет, ну почему нам нельзя спать в мешках? До сих пор с ними было отлично.

— Только не в джунглях, — возразил Нат. — Если будете спать на земле, утром проснетесь с такими соседями — хуже не придумаешь. Змеи, ящерицы, пауки, скорпионы. Впрочем, можете попробовать.

Фрэнк поворчал и продолжил бороться с веревками.

— Отлично, буду спать в чертовом гамаке. Но зачем эта сетка? Нас ведь и так днем ели москиты.

— Ночью в тысячу раз хуже. Если клопы не высосут

досуха, то вампиры помогут.

— Вампиры? — переспросила Келли.

— Летучие мыши. Их тут полно. По ночам даже по нужде придется ходить осторожно. Они нападают на все теплокровное.

Глаза Келли заметно округлились.

— Вас прививали от бешенства? — спросил ее Нат.

Она, подумав, кивнула.

— Отлично.

Келли оглядела постель, сооруженную совместными усилиями, и повернулась к нему. Их лица оказались всего в нескольких сантиметрах друг от друга, когда Натан встал на ноги.

— Спасибо.

Нат был опять поражен зрелищем ее глаз — изумрудных с золотистым оттенком.

— Не... не за что. — Он подался к огню и заметил, что все собираются на ранний ужин. — Посмотрим, что у нас с едой.

Атмосфера у костра накалялась, и совсем не от пламени. Подойдя, Нат застал Манни и Зейна в момент перепалки.

— Как можно ратовать за отмену ограничений на вырубку леса? — возмущался Манни, помешивая рыбное филе на сковородке. — Ничто так не уничтожает дождевые леса, как промышленные вырубки. А в Амазонии мы теряем по акру ежесекундно.

Ричард Зейн восседал на бревне, сняв свой пиджак защитного цвета. Он закатал рукава, видимо готовясь к драке.

— Эти цифры сильно преувеличены экологами. Их составляли неучи, которым хотелось скорее напугать, чем просветить. Более точные данные, полученные со спутников, показывают, что девяносто процентов бразильских лесов остаются нетронутыми.

Манни был готов взорваться.

— Даже если темпы уничтожения преувеличены, как вы утверждаете, все равно то, что утрачено, уже не вернуть. А мы каждый день теряем сотни видов растений и животных. Безвозвратно теряем.

— Это вы так говорите, — сдержанно возразил Ричард Зейн. — Утверждение, что тропический лес не дает поросли после вырубки, есть не более чем устаревший миф. После восьми лет лесозаготовительных работ в джунглях Индонезии скорость восстановления флоры и фауны превзошла все ожидания. То же справедливо и для здешних лесов. В восемьдесят втором году шахтеры расчистили обширную полосу в сельве западной Бразилии. Пятнадцать лет назад ученые обнаружили, что поднявшийся, вторичный лес фактически идентичен первичному. Практика подтверждает, что обоснованная вырубка леса допустима и человек вполне может сосуществовать с природой.

Нату очень захотелось ввязаться в спор. Неужели этот тип смеет защищать уничтожение леса?!

— А как же крестьяне, которые выжигают целые массивы под пастбища и огороды? Их вы тоже поддержите?

— Разумеется, — отвечал Зейн. — На севере Штатов считается даже

нормальным периодическое выжигание леса. Оно помогает развитию. Какая разница, там или тут? Когда вид-доминант исчезает под действием вырубки или пожаров, виды-заместители получают возможность для роста, которой у них раньше не было. А ведь именно эти виды наземных растений и кустарников так ценятся фармацевтами. Так чем плохи небольшие пожары и вырубки? Все от них только выигрывают.

В наступившей звонкой тишине раздался голос Келли:

— Вы не учитываете воздействие на природу в целом, вроде парникового эффекта. Разве тропические леса, или, как их часто называют, «легкие планеты», не основной источник кислорода в мире?

— Боюсь, название себя не оправдало, — печально произнес Зейн. — Новейшие исследования с помощью метеоспутников показали, что доля кислорода, производимого лесами, очень низка, если не сказать ничтожна. Это замкнутый мир. Пока лиственный полог активно производит кислород, процессы горения внизу его почти полностью потребляют. В результате суммарный выход равняется нулю. Опять же единственными зонами положительной продукции являются вторичные леса, где молодой подрост обильно выделяет кислород. Получается, что контролируемое сведение лесов идет на пользу атмосфере.

Натан слушал, попеременно обуреваемый сомнением и гневом.

— А что же с теми, кто живет в лесу? За последние полвека туземное население сократилось с десяти миллионов до двухсот тысяч, даже больше. Скажете, тоже на пользу?

Ричард Зейн покачал головой.

— Конечно нет. Это-то и есть настоящая драма. Когда старый шаман умирает, не оставив преемника, мир теряет великое множество невосполнимых знаний. В этом одна из причин того, что я продолжаю направлять средства на вашу работу среди малочисленных племен. Такой труд неоценим.

Натан прищурился, чуя подвох.

— Но ведь люди и лес тесно связаны. Пусть ваши доводы верны, однако с уничтожением леса исчезают некоторые виды. С этим-то вы не поспорите?

— Нет. И все же сторонники «зеленых» сильно преувеличивают потери.

— Даже один-единственный вид может иметь значение. Например, мадагаскарский барвинок.

Зейн порозовел.

— Это скорее исключение, чем правило. Едва ли вы думаете, что такие находки случаются сплошь и рядом.

— Мадагаскарский барвинок? — недоуменно переспросила Келли.

— Розовый барвинок с Мадагаскара служит сырьем в производстве двух мощных противораковых препаратов — винбластина и винкристина.

Келли задумчиво процитировала:

— Применяются при лечении болезни Ходжкина, лимфом, а также в детской онкологии.

Натан кивнул.

— Да, и спасают тысячи детей ежегодно. Растение, подарившее миру эти ценнейшие вещества, у себя на родине числится исчезнувшим. Что, если бы его свойства вовремя не раскрыли? Сколько детей еще погибло бы?

— Как я уже сказал, барвинок — редкая находка.