Амазонка глазами москвича

Игнатьев Олег Константинович

…Первая ночевка прошла беспокойно. Спать в гамаках не очень-то удобно, к тому же и окружающая обстановка была довольно необычной. На окраине поляны засветился слабый огонек костра, через час на другом конце поляны еще один, потом еще и еще. Между столбов, к которым прибывшие гости привязали свои гамаки, скользили какие-то тени, и рядом чувствовалось присутствие многих людей. В один из моментов, когда все стихло, вдруг послышался резкий, пронзительный крик метрах в десяти от нашего навеса. Потом опять тишина. Затем примерно через полчаса глухой стук упавшего на землю предмета и топот множества бегущих босых ног. Снова тишина, прерываемая каким-то стрекотанием, и совсем неожиданно пение петуха, всем знакомое «ку-ка-ре-ку». Большинство под навесом, видимо, тоже не могло заснуть: над гамаками то и дело вспыхивали огоньки сигарет. Так прошла первая ночь на посту Вилас-Боас.

Все были уже на ногах, когда в прозрачном синем-синем небе появилось солнце. Дневной свет снял пелену таинственности со многих ночных явлений, к тому же Орландо с большой охотой ответил

на все недоуменные вопросы. Оказывается, в течение ночи к посту подходили новые племена, заранее оповещенные о предстоящем прибытии докторов. Добравшись до поста, они разбивали лагеря на опушках леса, и их костры виднелись ночью вокруг. Группы индейцев шли через наш навес, и мы чувствовали в отдельные моменты присутствие ночных гостей. Пронзительный крик издал спросонья большой зелено-желтый попугай арара — самое ценное домашнее животное местных индейцев. Что же касается глухого стука и топота множества ног, то и данный факт объяснился просто: недалеко от индейской хижины растет большое дерево пеки. Плоды пеки, похожие на солидных размеров зеленого цвета апельсины, очень ценятся индейцами и занимают почетное место в рационе. Но вы никогда не увидите, чтобы индеец сорвал с дерева плод пеки. Только когда пеки упадет с дерева, индеец возьмет его, зная, что плод созрел. В данном случае сознательность причиняет довольно много неудобств. В основном пеки почему-то падают с дерева ночью, и так как собственность эта, пока находится на дереве, общая, то индейцы, обладающие очень чутким сном, услышав ночью стук о землю упавшего плода, сразу же выскакивают из хижины и бегут обшаривать в темноте площадку под кроной. Наконец кто-нибудь находит пеки, и все возвращаются в хижину спать. Спать до тех пор, пока очередной плод не упадет, и тогда опять все вскакивают и бегут искать пеки. Говорят, что пеки содержат витамины А или С. Но вскакивать по нескольку раз в ночь из-за каких-то витаминов — процедура не из приятных и не из легких.

Что же касается стрекочущих звуков, то издавались они цикадами. Большие, с телом, похожим на майского жука, и стрекозиными крыльями, цикады десятками летали около жилищ. Петух, оказывается, принадлежал Орландо и жил на посту всего один день, прилетев в одном с нами самолете. Индейцы всполошились после крика петуха: до сего времени им никогда не приходилось иметь дело с подобной птицей.

Индейцы проснулись раньше нас, и можно было видеть, как они один за другим спускались с обрывистого берега реки и минут через десять возвращались в хижину мокрые после купания, дрожащие от холода: температура воздуха утром была «всего» градусов двадцать пять, а воды по меньшей мере тридцать. Нам же речные ванны не принесли никакого облегчения. Затем мужчины иолапити совершали утренний туалет: около входа в хижину ставилась большая глиняная чаша с темно-коричневой краской, добытой из растения уруку, перемешанной с растительным или рыбьим жиром, и женщины обмазывали своих мужей с йог до головы этой краской. Некоторые, кроме того, проводили сажей широкие черные полосы под глазами и накладывали поверх волос, обрезанных «под горшок», толстым слоем яркую красную краску. Последняя операция заключалась в наматывании вокруг предплечий обеих рук и на щиколотках ног длинных полос лыка, так называемых «итикелакати». Оставалось надеть ниточку бус вокруг талии, и туалет на этом заканчивался. Все процедуры занимали у каждого не менее часа. Женщины отличались большей деловитостью. Они не мазались уруку, не красили волосы, а только иногда накладывали красную краску на верхнюю часть лица и надевали на шею несколько ниток бус одного цвета, по преимуществу голубого.

В это время врачи и их помощники готовили медицинский пункт «по обслуживанию местного населения»: устанавливали рентгеновский аппарат, проверяли зубоврачебное кресло, кипятили шприцы и натягивали тент. Вокруг толпилось много любопытных индейцев, в основном из племен, подошедших минувшей ночью. Это были камайора, мейнаку, суйа и несколько человек из племени калапалу. Индейцы почти все не говорили на португальском языке и при разговорах с врачами пользовались помощью своих более эрудированных товарищей. Среди «переводчиков» выделялся брат вождя племени иолапити Каната. Он оказался настоящим полиглотом, разговаривая на языках всех окрестных племен и прилично владея португальским. Каната в те утренние часы первого дня имел любопытный разговор с Ноэлом о советском корреспонденте.

— Ноэл, — спросил Каната, указав на меня пальцем, — ититу этот караиба? («Ититу» — «как имя», «как зовут» на диалекте иолапити. «Караиба» — так называют индейцы района Шингу всех белых.)

— О-ле-ги, — растягивая буквы, ответил Ноэл. — Но ты знаешь, Каната, он совсем из другого трибу (племени), чем я или доктор Миранда. Его трибу живет далеко-далеко отсюда.

— Как далеко? — заинтересовался Каната. — Нужно долго лететь по воздуху, дальше реки большой воды (Амазонки)?

— Много, много дальше, Каната, — утвердительно кивнул Ноэл, — нужно спать, спать, спать. — Ноэл стал загибать пальцы на правой руке. — Две руки спать, две ноги спать, и все время идти на очень быстрой каноэ (пирога). Три луны нужно спать, пока приедешь к его трибу. (У индейцев племен Центральной Бразилии до сих пор нет слов, обозначающих числа, превышающие два, но число «пять» называется словом «рука» — уирику. Для счета дней они применяют также понятие «луна» — семь дней.)

— Он очень большой врач? — с уважением посмотрел на меня Каната.

— Нет, — засмеялся Ноэл, — он журналист.

Каната попытался

выговорить незнакомое для себя слово, но в данном случае местный лингвист потерпел фиаско. Мне захотелось помочь ему выйти из неловкого положения.

— На языке моего трибу таких, как я, называют «собкор», понимаешь, Каната?

— Конечно, понимаю, — ответил довольный индеец, — ты О-ле-ги из трибу собкор.

Нужно было воспользоваться его хорошим настроением и попросить разрешения осмотреть хижину племени и разузнать, как будут реагировать хозяева, если их пожелают фотографировать. Каната с готовностью согласился познакомить меня с мельчайшими подробностями быта иолапити, но тут раздался крик с берега: «Калапалу, калапалу!»

Вдали, на другом берегу «индейской цепочкой», друг за другом двигалась в нашем направлении группа человек в пятьдесят индейцев.

Это было довольно красочное зрелище. Сначала шли мужчины. Тела их были покрыты особой, праздничной раскраской: поверх слоя уруку виднелись нанесенные черной и красной краской широкие полосы. В мочки ушей многие мужчины вставили массивные кисточки, сделанные из ярких перьев тукана. Наиболее влиятельные члены племени имели на голове уборы из перьев арара. Каждый мужчина нес в правой руке лук со стрелами, а левой придерживал на плече копье, на одном конце которого был подвешен связанный в узел гамак с завернутым в него набором для добывания огня и принадлежностями для курения. Следом двигались женщины. Каждая из них несла на голове глиняный таз, в который была положена различная утварь и запас продуктов для дальнего пути. У двух мужчин, кроме того, на концах копий сидели попугаи арара.

Подойдя к реке, калапалу уселись в два каноэ, стоявшие у берега, и стали переправляться на другой берег. Женщины и дети сели на дно пирог, а мужчины ехали стоя, выпрямившись во весь рост.

— Ну вот, — сказал Ноэл, — теперь вы можете сказать, что видели все основные племена района Шингу. Оставшиеся значительного этнографического интереса не представляют.

В Рио пришлось перерыть массу материалов, прежде чем найти более или менее точные данные о количестве индейцев, проживающих в Бразилии. По примерным подсчетам, на территории бассейна реки Амазонки, в штатах Мату-Гросу, Гояс, Пара и других местах проживает не более 300 тысяч индейцев. Это на всем громадном пространстве, значительно превышающем территорию Западной Европы! Индейцев в Бразилии в несколько раз меньше, чем в Парагвае, Боливии, Перу или Эквадоре. И между тем еще более половины всего индейского населения Бразилии — около 170 тысяч — не поддерживает контактов с белыми и не знает всех «прелестей» цивилизации. Насколько известно, они не очень огорчены подобным фактом. Как правило, индейские племена немногочисленны. Обычно они не превышают сотни-полторы человек. Иолапити, в гостях у которых мы находились, состояло всего из семидесяти человек: пятнадцати мужчин, двадцати четырех женщин и тридцати одного ребенка и подростка. Раньше, примерно лет пятнадцать назад, племя иолапити было значительно более многочисленно, но на них напало чужое «дикое» племя, перебило находившихся в то время в деревне стариков и подростков, а женщин увело с собой в качестве пленниц. До сих пор иолапити не могут оправиться от того набега.

Каната пригласил нас посетить хижину, но сразу выполнить своего обещания не мог, так как занялся переводческими функциями с прибывшими калапалу. Сначала все они встали в очередь к зубному врачу Самуэлу. Здесь необходимо сказать несколько слов о самой популярной среди индейцев фигуре — зубном враче экспедиции. Доктор Ноэл считался верховным авторитетом, фтизиолог Нуньес де Миранда, рентгенолог Мартинес Мерелес и фельдшер де Соуза котировались как «паже» — шаманы, причем наивысшей категории. Самуэл же был в их глазах магом-практиком, способным за полминуты вырвать любой больной зуб. Это был, вероятно, самый веселый зубодер на нашей планете. Самуэл не пломбировал, не залечивал, он только наносил обезболивающий укол и немедленно рвал один, а если требовалось, то и два и три зуба сразу. Вырвав зуб, он заворачивал его в ватку и отдавал на память пациенту. В конце рабочего дня Самуэл обычно кричал: «Сеньорес, можете зафиксировать для истории. Сегодня выдрано индейских зубов сто восемьдесят три штуки!» И все-таки индейцы всех племен с большой охотой рвали зубы у Самуэла и уж потом, во вторую очередь, шли на рентген и подставляли руки для прививки оспы.

Солнце стояло прямо над головой, когда Каната развязался со своими переводческими обязанностями и мы, нагнувшись, вошли в хижину племени иолапити. Сразу бросалось в глаза обилие подпорок, к которым было привязано множество гамаков. Некоторые были навешаны в два этажа. Как оказалось, они принадлежали отдельной семье. Верхний гамак — обязательно главе семьи, а на нижнем располагались жена и дети. У иолапити и других племен Шингу не возбраняется многоженство. Если мужчина приносит домой много рыбы, если он удачлив в охоте, если на его долю приходится много плодов маниоки и початков маиса, если он в силах сделать большой запас меда на период дождей и если одна жена не в состоянии засушить, закоптить и обработать все добытое мужем, то он берет ей в помощь вторую жену. А наиболее удачливые, наиболее добычливые вынуждены брать еще и третью. Если бы у иолапити был введен какой-нибудь гражданский кодекс, то там существующее положение было бы закреплено в параграфе, который бы звучал примерно так: «В целях недопущения перегрузки женщины, ее раскрепощения разрешить гражданам иолапити двоеженство и троеженство при условиях перевыполнения месячных и годовых заданий главой семьи». Пока же на юридическом вооружении племени имеются только неписаные законы.