Амазонка пустыни

Краснов Петр Николаевич

Очень долго «катались» на этот раз Васенька с Фан-ни. Иван Павлович совсем истомился, ожидая их. И Га-раське надоело ходить возле накрытого для обеда стола, на котором стояла остуженная в Кольджатке водка.

— Согреется, брат Иван, как полагаешь? А ну-ка, молодец, отнеси-ка ты ее опять в реку. Только погоди. Я единую, чтобы заморить червяка, с корочкой с со-лью…

И выпив, старик дал бутылку Запевалову, чтобы тот опять опустил ее в Кольджатку.

Наконец раскрасневшаяся, легким галопом вскочила во двор Фанни и звонко крикнула: «Царанка! Прими ло-шадь!» И, откуда

ни возьмись, с донским казачьим шиком полным карьером подлетел к ней калмык и на лету соскочил на землю и принял Аксая.

Фанни не удивилась, что он ездил.

За ней рысью, расхлябанно болтаясь на длинных стре-менах, въехал во двор, подрумянившийся на солнце Ва-сенька. Он был не в духе.

— Сорвалось, — прохрипел Гараська, — эй, люди… давайте водку…

— Ух, да и голодна же я, — с напускным оживлени-ем, входя на веранду, проговорила Фанни. — Сию мину-ту переоденусь. Проголодались, Герасим Карпович?

— Как не проголодаться. На целый час опоздание. Васенька был мрачен и молчалив. Он пошел помыть руки и попудрил лицо от загара.

К обеду Фанни вышла скромно одетая в самую ста-рую свою серенькую блузку и с гладко причесанными волосами, что очень шло к ее девичьему лицу.

— Что же, собираться прикажешь, Василек? — спро-сил Гараська после первой рюмки.

— А то, как же! Непременно. Я сказал же. Завтра едем. Вы нам, Иван Павлович, одолжите ячменя на доро-гу. И уже я вас попрошу вечером счетик, что мы должны за продовольствие.

— Решительно едешь? — спросил Гараська.

— Решительно и бесповоротно. — Ну и, слава Богу! Погладим дорожку.

— Да ты это которую?

— Э, брат, сколько перевалов, столько и рюмок, а пе-ревалам нет числа.

Кончили обед, Васенька пошел отдохнуть немного, Гараська отправился укладывать вьюки, Фанни медлен-но прибирала посуду на столе.

— А вы что же, укладываться? — спросил ее Иван Павлович.

— Я не поеду, — сухо сказала Фанни. — Передумала.

Иван Павлович ничего не сказал.

— Что же вы не спрашиваете меня, почему я не еду, — шаловливо, с прежней мальчишеской ухваткой спросила Фанни.

— А мне какое дело? Вы свободны, как ветер.

— А какое дело вам было посылать сегодня нам вслед Царанку? — лукаво спросила Фанни.

— Кто вам это сказал? — смущенно пробормотал Иван Павлович.

— Уж конечно, не Царанка. Он ни за что не выдаст. Милый дядя Ваня, я вам очень благодарна за вашу забо-ту… Но неужели вы думаете, что я и без Царанки не спра-вилась бы с этим господином?

— А разве было что?

— Какой вы любопытный!

— Простите меня, Фанни.

Она посмотрела грустными глазами на Ивана Пав-ловича и печально сказала:

— Да, я не еду в это путешествие, которое могло бы быть полно самых интересных, самых необычных при-ключений. И это так ужасно!.. Но Василий Иванович ока-зался не таким человеком, каким я его себе представляла.

— Он обидел вас, Фанни?

— Боже упаси! Нет. Конечно, нет. Скорее, я обидела его… Видите… Мы ездили пять часов шагом. По пусты-не. Лошадь у него идет тихо, шага нет. Мне хотелось ска-кать, резвиться, делать тысячи безумств, стрелять орлов. А мы говорили. Все

говорили, говорили. Господи, чего я ни наслушалась. Дядя Ваня, неужели не может мужчи-на смотреть на женщину иначе, как на предмет для свое-го наслаждения. Я оборвала Василия Ивановича и дала ему понять, что он жестоко во мне ошибается. Он умолк, но ненадолго. Он начал рассказывать про свои миллио-ны, про то большое дело, которое он ведет в Москве, про то, как в него всюду все влюблялись. Потом заговорил, что он одинок в своих путешествиях, что он давно искал себе женщину-товарища, ну, конечно, такую, как я, что он готов пропутешествовать со мною всю жизнь, звал на Камчатку и Клондайк и закончил тем, что сделал мне формальное предложение стать его женой…

— И вы?! — спросил с тревогой в голосе Иван Пав-лович.

— Конечно, отказала…

Вздох облегчения вырвался из груди Ивана Павловича.

— Дядя Ваня… А, дядя Ваня, — окликнула задумав-шегося Ивана Павловича Фанни.

Оба примолкли, и дома, и на веранде была тишина. На дворе переговаривались Гараська с Идрисом, шурша-ли бумаги, звенели жестянки.

— Что, Фанни? — Иван Павлович поднял глаза на нее. Печальна была Фанни, тяжелая, скорбная дума мор-щинкой легла на ее лбу, и опустились концы губ.

— Неужели, дядя Ваня, будет такой день, когда и вы мне сделаете предложение?

— А что тогда, Фанни?

— Это будет так смешно… И так ужасно, — с невы-разимой горечью в голосе сказала Фанни.

XXI

Отъезд Васеньки был назначен на восемь часов утра, но провозились, как всегда, при подъеме после продолжи-тельной стоянки с укладкой и вьючением, потом завтра-кали, выпивали на дорогу посошки и стремянные, и по Русскому, и по сибирскому обычаю, и только около один-надцати караван Васеньки вышел за ворота и потянулся в горы…

Иван Павлович и Фанни проводили путешественни-ков на пять верст, до первого подъема, и вернулись домой.

Было томительно-жарко. По двору крутились ма-ленькие песчаные смерчи, валялись обрывки бумаги, со-ломы, навоз от лошадей. Иван Павлович отдал распоряже-ние об уборке двора и сараев и прошел в свою комнату.

Начинались постовые будни, и теперь они казались серее и однообразнее. Фанни заметно хандрила и скуча-ла. Ее тянуло в горы, за горы, узнать, что там, за тем пе-ревалом, за той цепью гор, скрывающих горизонт, какие города, какие люди?.. А еще дальше что?.. А если про-ехать еще дальше?.. Тянула и звала голубая даль, тянуло лето, стоявшее в полном разгаре, тянули лунные ночи с вновь народившейся луной.

Как будто скучала она и по Васеньке. Было, похоже, что «розовый мужчина», болтун и хвастун, сытый, полный и холеный, как жирный лавочный кот, оставил след в ее сердце, и ее, может быть, и против воли, тянуло к нему.

Ведь как-никак со всеми своими смешными сторона-ми, со своими жирными ляжками, неумением пригнать стремена и несмелой ездой — он все-таки поехал туда, за горы. Он все-таки искал приключений, исследовал новые страны, ехал охотиться на редких зверей, посетить горо-да, где никто или мало кто из европейцев был…