Амазонки и странники
Шрифт:
– Дык. Де я тока не был. В лагере был. Тут, в Пихтовке, лес валил. Узкоколейку строил вот этими руками.
– Значит, ты можешь только показать, что после Великой Отечественной войны Елань уже существовала?
– Ну показать-то как? Сказать могу, а показать как? Ха-а…
– А кто может мне сказать, была ли Елань до войны? Есть в селе такие люди, кто до войны здесь жил и в войну?
– Не, нетуть. Я старейший житель. Другие померли ужо, даже кто моложе меня был, да.
– Ну хорошо, ясно. Значит, говоришь, сначала здешние
– Да мал-помал стали. Тут, понимаш, охотничьи угодья. Ага. А там бабы патроны покупат и шкуры сдават.
– А кто-нибудь ходил из села в Елань?
– Не, не ходили. Чо там делать? Все хотели поближе к городу. Дорога тогда эта, железна, лучше была. Браво так все было, село было большо. Лось был главной станцией, баской такой. Ярмарки там бывали, народу тьма. А в болота кто пойдет? Зачем? По клюкву сходил – воротился. И все. А в Елань ходить – кому надо?
– Ну а мужчины из Елани показывались здесь?
– Можа, рани и показывались. Таперь нет. Бабы их завсем захомутали. Ха-ха… Сережка Васютин баял, одна баба еланска хвалилась: «Мой, говорит, мужик хорошо прялкой управляется»! А?! Чо ж такое-то? Мужик – прялкой, вишь ка! Жизня яка быват…
– А ты сам с бабами еланскими разговаривал?
– Ну, было дело.
– И что они тебе про свою жизнь рассказывали?
– Да чо рассказывали… Живут сябе помаленьку. Лесовают… Белку бьют… Ха! Мужики у них шерсть прядут, шлопони вяжут на спицах – точно как моя бабка.
– А про шаманку ихнюю – правда или брехня?
– Да я думаю, брехня. Это ханты камлают и солькупы. А челдонки – не… Татарки ишо камлают!
– Нет, дед, татарки не камлают, ты ошибаешься.
– Ну и челдонки не камлают!
– А как они сюда, в Тургаево, приходят? Пешком?
– Пяшком, а як же? На лошади, чо ль? Тю-ю-ю. Да туда дорога вся по ряму. Через рям конь не пройдет. Не, не пройдет, ты чо! Только вяздеход пройдет, да. А вяздеходов у них нету.
– А откуда знаешь, какая там дорога, ты же не ходил никогда в Елань?
– Ну а чо не знат-та? Тут везде дорога одинакова. Вон, за деремней тот лесок перейти – и пошли болота, рям беспредельный, по краям согра. Иной раз быват острова, по островам уремы. И так до окияна. Все ж знают, они от Покровского кагана приходят.
– Со стороны Покровского кагана? А далеко ли Покровский каган?
– Ну километров восемьдесять.
– А до Елани, выходит, еще дальше?
– Еще дальше, ага.
– Сколько же они в пути бывают, чтоб сюда прийти?
– Да дней пять, наверна. Можа десять.
– А как ты думаешь, мы бы смогли с товарищами туда добраться?
– Смогли б наверна, почаму ж не смогли…
– И как лучше всего туда добираться?
– На вертолетя!
– Oh, fuck!
– Чаво?
– Нету у нас вертолета, дед.
– Тада надо итить на Покровский каган, потом ищо поспошать там народ. Коператор вон брехал,
– Стоп, стоп! Можно остановить? – Маринка замахала руками. Я нажал на кнопку и остановил магнитофон. Она открыла свой пухлый блокнот довольно большого формата, который я заметил у нее еще в Новосибирске, и деловито провела ладонью по странице. Этот блокнот она постоянно таскала при себе и постоянно что-то туда записывала. Наша экспедиция только начиналась, а он уже был наполовину исписан.
– Так, коллеги, как говорят местные жители, «погодьте». Дайте, я хоть словарик местного диалекта набросаю, иначе я половины не понимаю в его рассказах. Что такое «каган»?
– Каганом здесь зовут озеро посреди болот, – объяснил Сашка.
– Ага, понятно. Что такое «варнак» я уже знаю, это значит «нехороший человек». «Рям» – это само болото, так?.. А что такое «согра»?
– Это такой хлипкий заболоченный лесок, – ответил Сашка. – Видела: осинки из болота торчат?.. Где, кстати, наш дипломированный филолог, она что, собирается проваляться до конца экспедиции?
Марин прошипела «Тс-с-ссс!» и хлопнула Сашку по рукаву.
– И это еще заметьте, что Савельич не местный, он сюда попал во время войны! – Сашка многозначительно поднял указательный перст к потолку. – Поэтому он пользуется только теми диалектными словами, которые обозначают конкретные вещи. А то он бы еще говорил «ономнясь» и «чередить».
– Что такое «чередить»? – заинтересовался я.
– Неважно, – махнула рукой Марина. – Тут бы с этими словами справиться. «Баской» – значит «хороший»?
– Красивый, – отвечал Сашка. – И вы морально готовьтесь, что если мы будем вступать в контакт с жительницами Елани, то в их речи диалект будет еще слышнее, гораздо слышнее. И извиняться они перед вами за все бранные слова не будут.
– Кто такие «солькупы», которые камлают?
– Селькупы, наверное, есть такой северный народ, – предположил я. До чего ж она внимательная, а я уже и забыл. – А что, здесь есть селькупы?
– Не думаю, может на севере, в Томской области, в Тюмени… – ответил Сашка. – Но Савельич же по всей Сибири шлялся, у него была бурная молодость. Вот он и понабрался разных сведений.
– Не знаю, насколько можно доверять его… сведениям, – усомнилась Марина.
– Он крепкый ишо, – передразнил я старика. – «Усе про усех знаить» – дед Щукарь, блин, сибирский…
– Ну, конечно, верить ему буквально на слово нельзя, – признал Сашка. – Но все же дед – ценный источник сведений.
– А кто такой Сережка Васюткин? – спросила дотошная Марина. – Тот, что рассказывал, что еланская баба хвалилась, что ее муж с прялкой управляется?