Амазонки
Шрифт:
— Нельзя верить рабыне!
— Зачем же вы тогда пытали старика, если он подтвердил все, что вам требовалось?
— Мы хотели узнать о численности таянцев.
— Ты снова лжешь! — уверенно и четко, словно отрубив мечом, произнесла царица. — По–твоему, Лота отпустила мальчика, чтобы предупредить таянцев. Но мне известно, что ты сразу после допроса ринулась в селение, кто поверит, что малый и хилый парнишка прибежит в селение раньше вас, скачущих на лошадях?
— Но таянцев кто?то предупредил! — не сдавалась Антогора.
— Но
— Тогда почему же Лота не хотела идти в погоню? Все говорит за то...
— Рутула во время спора была рядом с вами. И она сказала мне, что возражения Лоты были разумными и ты в конце концов сама согласилась с ними. И еще одна ложь — Лота погибла не от руки Ликопа. Такого человека вообще не было в Тае. Лоту убила ты сама!
— Подожди, дочь моя, — Атосса снова подняла руку. — Насколько я поняла, все эти чудовищные обвинения ты предъявляешь кодомархе со слов рабыни. Разве ты не знаешь, что и в суде Фермоскиры, и в Совете Шести голос рабыни легче пушинки. Доверясь твари, ты можешь потерять доверие царства. Помни это. За тебя будет свидетельствовать рабыня, а за Антогору две благородные воительницы, причем одна, как мне известно, подруга Лоты. Ей поверит всякий, от малого до большого.
— Хорошо, Священная, — царица была уверена в неотразимости удара, который собиралась нанести, — я согласна с вами. Раненые воительницы благородны, они обе подруги Лоты, и им, конечно, следует верить. И я им верю. Это они мне сказали, что ты, кодомарха, убила Лоту, это их, умирающих без воды и помощи, я нашла в жалкой хижине рабынь под присмотром храмовой амазонки, которой было велено уморить их до утра. Но вы ошиблись. Эти лучницы будут жить и расскажут нам всю правду. И что же мы предпримем тогда? — царица в упор посмотрела на Атоссу.
— Мы предадим кодомарху суду басилейи, — не глядя на царицу, сказала Атосса.
— Но ему не подсудна верховная жрица Фермоскиры. Только Совет Шести...
— За что же судить меня?
— Неужели кто?то может поверить, что слепо преданная тебе кодомарха сможет сама поднять оружие на Лоту? Неужели можно предположить, что Антогора, глупейшая из предводительниц, переполненная только жадностью, страхом, жестокостью и свирепостью, может сама придумать эту хитросплетенную ложь? Я тебя обвиняю в убийстве полемархи Лоты, Священная Атосса, правом царицы Фермоскиры, правом члена Совета Шести. — Царица повернулась к двери, прошла несколько шагав, остановилась. — Завтра я предъявлю вам свидетельниц, которых вы сами облекли доверяем.
Царица вопросительно–вызывающе смотрела на Атоссу и ждала ответа. Сколько раз так было, сколько стычек прошло между ними, и всегда последнее слово оставалось за Атоссой. Что ответит Атосса сейчас, какой найдет выход? Священная долго молчала и потом, как бы про себя, а не в ответ Годейре, произнесла:
— Видимо, так угодно богам... не люди прядут нити судеб. Да будет так. Завтра
Когда Годейра вышла, Священная сказала Антогоре:
— Сколько раз я зарекалась поручать тебе большие дела, сколько раз ты ставила под самые жестокие удары судьбы меня. Начиная с похода на Диоскурию. Уже хватит! Теперь я не стану защищать тебя на Священном Совете. И не хочу, и не могу. Я не вижу никакого выхода.
— Выход есть, Священная, — робко произнесла кодомарха.
— Какой?
— Одна из раненых —Беата. Дочь ясновидящей.
— Вот как! Гелону сюда. И немедля. Сама готовь лошадей.
«Все?таки боги не оставляют меня в беде, —подумала Атосса, когда сестра ее вышла. —Беата любит свою мать и послушает ее».
Жрицы храма не выходят на агапевессу и не рожают детей, но исстари заведено: если у девочки из паннория погибнет мать, то ее удочеряют служительницы богини Ипполиты. Девочки, как правило, не знают об этом и любят приемную мать как родную. Да и сами жрицы привязываются к сиротам, как настоящие матери. Когда?то удочерила Беату и ясновидящая. Спустя полчаса пришла встревоженная Гелона.
— Тут только что была царица...
— Я знаю.
— Она привезла печальные вести.
— Тоже знаю. Антогора сказала мне. Надо спешить.
— Ты сейчас же поедешь туда и пройдешь к Беате...
— Если меня допустят/
— Сделай все, что в твоих силах. Иначе...
— Я все понимаю, Священная.
— Время дорого. С собой не бери никого. Иди.
До селения рабынь Гелона добралась на рассвете. Чокея встретила ее настороженно, но, увидев, что она одна, впустила ее во двор,
— Я хочу пройти к раненым. Со мной снадобья.
— Кто тебя послал? Царица?
— Я сама.
— Я не могу, ясновидящая. Приказ басилевсы...
— Там умирает моя дочь Беата. Умоляю тебя.
— Но...
— Если она умрет, царица не простит тебе этого.
— Мне приказано не впускать ни одного человека. Даже Священную...
— Раненым не нужна Священная. Им требуются лекарства. Неужели ты думаешь, что я принесу своей дочке вред? Хочешь, встану перед тобой на колени...
Чокея долго стояла в нерешительности. Она тоже когда?то была матерью и понимала Гелону.
— Хорошо. Ты войдешь. Но только пусть об этом не знает никто. Я бы все равно не впустила тебя, но раненым очень плохо.
Гелона вошла в хижину и сразу поняла, что Чокея права. Беата лежала на соломе и тихо стонала. Вторая амазонка металась в жару — она была без сознания. Ясновидящая опустилась перед дочерью на колени, Беата открыла глаза:
— Мама... Мне плохо... Горит внутри... пить...
— Принеси воды, — Гелона раскрыла сумку и начала вынимать снадобья. Чокея вышла за водой.
— Я умру... мама?
— Ты будешь жить, дочь моя. Но я об одном прошу тебя — не говори, что ты видела, как убили Лоту.