Америка, которую никто не открывал
Шрифт:
Проходя мимо, я заглядывал в решетки других. Кого тут только не было!.. Малолетние проститутки с размытой тушью под глазами, наркоманы в старой обвисшей одежде, и такие же хулиганы, как мы— молодые и запуганные, все, кроме главарей. Я подумал, что главари все как на подбор с одинаковыми лицами— лицами Америки, пока ее вели.
Дверь заперли. Мы молча сели плечом к плечу и просидели так очень долго. Я слышал, как звонят моим родителям. Слышал выкрики мамы, и от этого в моем сердце образовалась пугающих размеров воронка, засасывающая весь получаемый негатив и сохраняя его
Прошел час. Второй. Мы разговорились с ребятами из камеры напротив. Оказалось, они несколько раз закупали приколы у Рокки и теперь узнали его. Один из них, явно главарь, зачинщик— высокий и худощавый, со впалыми щеками, образующими красивые модельные скулы, ровным и бесчувственным голосом дал совет:
— Не бейтесь в истерике. Не просите прощения. Стойте так, как будто вас обвиняют не в хулиганстве, а в убийстве. Народ забеспокоится, если повезет, вас отправят на обследование.
— В психушку? — спросил я. Мне было дурно от этой мысли.
— Нет, просто к психологу. Вот там уже гоните картину. Эти бабы-психологи сами двинутые. Они вас пожалеют и вы отделаетесь пятью днями общественных работ. Уж я-то знаю.
— Ты за что здесь? — спросила Америка. Удивительно, но их интонации совпали на все сто процентов.
Парень повернул красивое длинное лицо на лебединой шее и дернул бровью.
— Варю с друзьями амфетамин.
Мы замерли.
— И… Ты до сих пор на свободе?
— Я уже говорил, почему. Знаете, я вам посоветую ходить пока вы в школе в драмкружок. Как видите, лишних навыков не бывает.
— Ник Райсер! На выход!
Парень тряхнул головой, от чего длинные черные волосы рассыпались по плечам. Он спокойно и все так же бесчувственно прошел следом за высоким мужчиной в форме.
Пришли родители. Влетели в коридор, помчались, заглядывая в каждую клетку. Отец схватился за прутья решетки, мать— за его плечо. Следом подошел громадный толстяк-офицер с пушистыми усами.
— Вот, родители. Полюбуйтесь. Шестнадцать лет, а уже преступник.
— Я умоляю вас, скажите, что он натворил! — вскричала мама, воздевая руки к потолку.
— Он сам вам скажет, да, крысеныш? — в этот момент папа координально изменился в лице и рявкнул на офицера:
— Как ты смеешь так называть моего сына?! Пошел вон отсюда!
Папа, вообще-то, исходя из своих психологически правильных методов, никогда не кричит. Но здесь не сдержался.
Толстяк тут же прижал хвоста. В тот момент я вдруг осознал, что мой отец по-своему красив. В его внешности не было ни смазливой привлекательности Криса, не холодного завораживающего притяжения парня по имени Ник Райсер, ни печальной и стареющей красоты отца Америки. Просто он был… Красив. Храбр. Готов грудью сражаться даже за меня, провинившегося.
Наконец папа повернулся. Мама облизывала губы и стреляла глазами в сторону Америки. Конечно. Она виновата, думает мама, и она права, я не могу здесь спорить.
— Просто скажи, — вздохнул папа. — Во-первых, правда ли это?
Я вспомнил холодный голос и спокойный взгляд Ника Райсера. Почему-то я так и не смог забыть его, хотя наше общение длилось не больше двух минут.
— Да, — и все-таки я был не он.
Я не видел ни прутьев решетки, ни лица отца. Я видел лишь, как Райсер превращается в Криса и мое сердце сжималось от негодования. Уходя, я был уверен— он придет. Теперь этой уверенности не было и я просто не находил себе места.
— Хорошо. Что конкретно ты сделал?
К тому моменту, когда я закончил свое повествование (я хотел перекопировать голос Райсера, но получилось не бесчувственно и спокойно, а бесцветно и трагично) мама уже во всю заливалась слезами. Я не смотрел на нее и вообще общался с коленями отца.
— Хо… хорошо, — папа сглотнул слюну. У него, видимо, в голове не укладывалось, как его сын отважился на такое.
— Кто этот молодой человек?! — внезапно пришла в себя мама. Она грубо дернула головой в сторону Рокки. Его вид, разумеется, не добавлял нашей команде интеллигентности. С легкой светлой щетинкой, торчащими во все стороны соломенными волосами и красными, опухшими глазами Рокки Хоррор или Билл Бейтс выглядел довольно-таки убого.
— Это знакомый, — все также ответил я. Мама практически завизжала:
— Знакомый?! И где это ты мог познакомится с каким-то наркоманом?!
Я не ответил. Рокки снова зарыдал. Вдруг я понял, что Америка тоже молчит. Впрочем, стоило мне так подумать, как он необычно хриплым голосом сказала:
— Он, во-первых, не наркоман. Во-вторых, это и есть тот самый продавец, к которому мы приходили ночью. Джеймс увидел его в первый раз всего лишь вчера.
Мама недоверчиво посмотрела сначала на Америку, потом на меня, а потом на Рокки.
Вдруг я услышал резвые шаги по коридору. Возвращался Райсер, а под руку его вел тот же самый высокий лейтенант. Проходя мимо моей камеры, Райсер неожиданно улыбнулся мне. У него были ровные белые зубы, чуть крупноватые для такого худого лица и тонких губ.
Я проводил его глазами. Его вывели на улицу.
— Америка Джонс, Билл Бейтс, Джеймс Грэй! — позвали откуда-то с другого конца.
Мама охнула. Отец подхватил ее на руки. Он обеспокоенно проводил меня взглядом. Я шепнул одними губами «все будет нормально».
Нас провели по тесноватому коридору. В конце была дверь.
Мы оказались в длинном кабинете. Посередине стоял узкий стол из красного дерева. Были свободны три места— для нас. Всего в кабинете было примерно человек семь-восемь. Все они— женщины и мужчины со строгими лицами и в очках. Перед всеми лежали чистые листы бумаги и ручки. В конце стола мужчина с квадратной челюстью держал четыре папки. Одна из них была очень тонкая, вторая вполовину толще, две других по размеру превосходит обе предыдущие вместе взятые раза в три. За его спиной на подоконнике громоздились кучи таких папок, и на одной из них— настолько толстой что даже не закрывалась— было написано «Николас Джонатан Райсер». Папки с личными делами, вот что это.