Американец
Шрифт:
— Да, ты схватываешь все на лету, Вуди-малыш. — И подмигнул гитаристу. — Он родился в Чикаго, но теперь живет в Нью-Йорке.
Музыкант покачал головой.
— Проклятый город. — И дал сигнал группе играть песню Бернстайна «Оторвемся в городе на всю катушку». Когда они закончили исполнение, Рафферти обратился к гитаристу:
— Возвращайтесь с «Fleisch und Kartoffeln», [53] хорошо?
— Хорошо, — ответил ему гитарист, уводя свою группу.
53
Мясо
Палмер обратил внимание, что они уже заканчивают вторую бутылку «Домпробста».
— Вино на самом деле просто великолепно, — заметила Элеонора.
Часом позже, когда Вудс потягивал уже сладкое густое вино, до него донеслись отдаленные звуки того же самого трио, исполнявшего вальсы Штрауса где-то в другом зале погреба. Да, белые немецкие вина он явно переносит намного легче, чем белые французские. Особенно то, которое ему пришлось пить в Компьене. Хотя, с другой стороны, если бы он тогда вечером не отключился, то, возможно, ничего бы вообще не было. Не было бы Элеоноры, не было бы ее ласковых губ, не было бы тепла ее тела…
Он бросил на нее долгий взгляд. Полный любви, благодарности и… страстного желания. Хотя она всего этого не видела, поскольку на полном серьезе обсуждала с Рафферти вопрос о том, кто убил Кеннеди. Палмер невольно скривил лицо. Его всегда раздражало, когда вот такие вещи портили ему настроение. Они лишали его прекрасного ощущения душевного равновесия, которое ему очень хотелось сохранять как можно дольше.
— …Ни один из этих параноиков, которые видят заговоры под каждым кустом, — назидательным тоном говорил ей Рафферти. — И я первый готов признать, насколько странным все это выглядит со стороны, особенно для тех, кто совсем не понимает Америку. То есть, я хочу сказать, если бы эти двое убийц не были частью заговора, это означало бы, что в мире не осталось никакой логики, так ведь? А вот я, моя девочка, всегда утверждал и продолжаю утверждать: никакого заговора не было! Есть только печальный, весьма печальный факт, что вокруг нас полно сумасшедших, вроде Ли Освальда и Сирхана… Вижу, вы не верите мне. — Он обиженно покачал головой. — Да и с чего бы, я вас понимаю. Какого дьявола кто-то должен верить тому, что мы им говорим?
— Ну а почему тогда никому из безумцев так и не пришло в голову убить вашего президента Джонсона? Или, скажем, Никсона? — возразила ему Элеонора.
Рафферти пожал плечами.
— Я же говорил, ты не поверишь. Не поверишь, даже если я скажу, что они рисковали точно так же, как и Кеннеди. Этот дамоклов меч висит над каждым из них. Все дело в этой чертовой демократии. Поколение за поколением кормят одной и той же ложью, будто бы все люди равны, — что, само собой разумеется, совсем не так, — и рано или поздно какой-нибудь недоделанный психопат начинает думать, что он такой же, как президент Соединенных Штатов, и что он просто обязан доказать это делом. Еще бы, ведь об этом ему с утра до ночи твердили родители, учителя в школе…
Девушка резко откинулась назад, как будто ее ударили по лицу.
— Нет, этого просто не может быть!
— Может, еще как может, сладенькая ты наша, — уверенно заверил ее Джек. — Вся гниль в Америке именно из-за этой одной большой лжи. Прогнившие учителя в прогнивших школах. Продажные полицейские, продажные политики.
— В жизни никогда не слышал, чтобы взрослый человек нес такую ахинею, — заметил Палмер. — За исключением последнего раза, когда я по твоему настоянию имел несчастье выслушивать бредовые речи твоих недоделанных анархистов. Ну и когда же мы дойдем до части, где владение собственностью тоже считается преступлением?
Рафферти хмыкнул и жестом подозвал официанта.
— Уберите отсюда лишнее, пока мы не начали швырять друг в друга тарелки.
— Значит, он говорил несерьезно? — спросила Элеонора.
— Нет, скорее, он серьезно не в себе, — ответил Палмер. — Джек типичный идеологический агент-провокатор. Если слушать его достаточно долго, можно в конце-концов самому оказаться в академии смешариков.
— Академии смешариков?
— В психушке, — с готовностью объяснил Рафферти.
Мужчины понимающе кивнули друг другу. Палмер налил всем еще понемногу.
— Но как он может? У него ведь степень доктора философии, — слегка изменившимся голосом поинтересовалась Элеонора, и Палмер впервые за все время их знакомства понял, что она, похоже, слегка перебрала.
— Вот-вот, и не забывайте об этом, — предостерег их полковник.
Элеонора встала.
— Простите. С вашего позволения, я пойду попудрю носик.
Оба мужчины не спускали глаз с ее шикарных ног, когда она вышла из-за стола и королевской походкой направилась в дамскую комнату.
— Да, тебе всегда нравились высокие и поджарые, Вуди, — задумчиво заметил Рафферти. — Кстати, как там Эдис и дети?
— Не знаю и отлично, в таком порядке тебя устраивает? — Палмер отпил из своего бокала. — Что ты думаешь о девушке?
— Она потрясающая. Теперь я буду мечтать о ней по меньшей мере ближайшие несколько месяцев.
— Я серьезно.
— Знаю, что серьезно. — Рафферти издал легкий смешок. — У тебя это написано на лице. Ошибиться просто невозможно. Мистер Ледяная-вода-в-жилах влюбился!
— А что если она нечто вроде привлеченного агента?
— Большинство из них такие.
— Джек, скажи, а тебя не шокируют мои слова?
Рафферти пожал плечами.
— Вуди, я пробыл здесь так долго, что иногда сам себя чувствую чертовым европейцем. А нас, поверь, шокировать далеко не так просто. Мне не известно даже, на кого она работает. Подозреваю, ты не знаешь этого тоже.
— В общем, нет. Но в конечном итоге, Джек, думаю, в данный момент это не стоит того, чтобы портить мне все удовольствие.
Полковник мрачно кивнул.
— Если бы ты был европейцем, как я, Вуди, это все равно не испортило бы тебе удовольствия, даже если бы ты узнал. Для чего, черт побери, мы рождены, как не для того, чтобы веселиться и получать удовольствие?.. Неужели эта девочка может серьезно тебе навредить?
— Не знаю. Пока не знаю.
— Конечно, если бы ты был все еще женат, они могли бы постараться подловить тебя на «клюковке»: откровенные фотографии, постельные сцены, ну и тому подобное. Страна шантажа.