Американские боги (пер. А.А.Комаринец)
Шрифт:
Крупный человек в светло-сером костюме присаживается у столика, и, замечая его, пусть даже и не видя человека в темном костюме, официантка, слишком худая, чтобы быть хорошенькой, слишком анорексичная, чтобы работать в «Луксоре» или «Тропикане», считающая минуты до конца смены, с улыбкой подходит прямо к нему.
– Вы восхитительны сегодня, моя дорогая, отрада для этих старых глаз, – говорит он, и, почуяв большие чаевые, официантка улыбается шире.
Человек в светло-сером костюме заказывает «джека дэниэлса» себе и «лафроайг» с водой для человека в антрацитовом
– Знаешь, – говорит человек в светло-сером костюме, когда приносят напитки, – лучшие стихи, какие когда-либо сочинили в истории этой треклятой страны, были произнесены Канадой Биллом Джонсом в тысяча восемьсот пятьдесят третьем в Батон-Руж, когда его обчищали в подстроенной игре в фаро. Джордж Девол, который, как и Канада Билл, был не из тех, кто преминет пощипать старого простака, отвел Билла в сторону и сказал, мол, неужели он не видит, что игра ведется нечестно. А Канада Билл пожал со вздохом плечами и сказал: «Знаю. Но это единственная игра в городе». А потом вернулся к столу.
Темные глаза смотрят на человека в светло-сером с недоверием. Человек в антрацитовом костюме что-то отвечает. А другой – в светло-сером, с седеющей рыжеватой бородой – качает головой.
– Послушай, – говорит он, – мне правда жаль, что в Висконсине все так вышло. Но ведь я всех благополучно вывел. Никто не пострадал.
Человек в антрацитовом костюме отхлебывает свой «лафроайг» с водой, смакуя болотный вкус, аромат старого виски. Он задает вопрос.
– Не знаю. Все движется быстрее, чем я ожидал. Все без ума от этого парнишки, которого я нанял для поручений, – он снаружи, ждет в такси. Ты еще с нами?
Человек в антрацитовом костюме отвечает. Бородач качает головой.
– Вот уже две сотни лет ее никто не видел. Если она не умерла, то вышла из игры.
Сказано что-то еще.
– Послушай, – говорит бородач, опрокинув в себя остатки «джека дэниэлса». – Если ты с нами, будь на месте, когда ты нужен, и я о тебе позабочусь. Чего ты хочешь? Сомы? Я могу достать тебе бутылку сомы. Настоящей.
Человек в антрацитовом костюме смотрит на него в упор. Потом он неохотно кивает, бросив какие-то слова.
– Ну разумеется, да, – говорит бородач, и улыбка у него будто нож. – А чего ты ожидал? Но посмотри на это с такой стороны: это единственная игра в городе.
Протянув широкую лапищу, он пожимает ухоженную руку человека в антрацитовом. Потом встает и уходит.
С недоуменным видом возвращается худая официантка: теперь за угловым столиком сидит только один мужчина, одет он модно, костюм у него антрацитовый, а волосы темные.
– У вас все в порядке? – спрашивает она. – Ваш друг вернется?
Человек в темном костюме со вздохом объясняет, что его друг не вернется и, следовательно, за время и за труды ей не заплатят. А потом, видя обиду в ее глазах и сжалившись над ней, он мысленно осматривает золотые нити, наблюдает за матрицей, следует за потоком денег, пока не натыкается на узелок, и потому сообщает ей, что если она будет у дверей «Острова сокровищ» в шесть утра, через полчаса после конца ее смены,
Слова исчезают из мыслей официантки, но она приободряется, чувствует себя почти счастливой. Вздохнув, она списывает человека с углового столика как сбежавшего не заплатив, не говоря уже о чаевых; а потом ей приходит в голову, что вместо того, чтобы ехать после смены прямо домой, наверное, стоит прокатиться до «Острова сокровищ»; но если кто-нибудь ее спросит, она не сможет сказать почему.
– Так что это за парень, с которым ты встречался? – спросил Тень, когда они шли через зал вылета в аэропорту Лас-Вегаса. И здесь тоже были игровые автоматы. Даже в такой ранний час у них стояли люди, скармливая «одноруким бандитам» монеты. Может быть, это те, подумал Тень, кто так и не вышел из аэропорта, кто сошел по трапу в вестибюль и тут и остановился, зачарованный вращающимися колесами и сверкающими огнями, остался в их ловушке, пока не скормил им все до последнего цента. Потом, когда у них не остается ничего, они, наверное, просто развернутся и сядут в самолет домой.
А потом сообразил, что ушел в свои мысли как раз тогда, когда Среда рассказывал ему, кто был тот человек в темном костюме, за которым они следовали в такси, и что он все пропустил.
– Итак, он с нами, – сказал Среда. – Однако это стоило мне бутылки сомы.
– Что такое сома?
– Напиток.
Они поднялись в чартерный самолет, пустой за исключением их двоих и трио корпоративных шишек, спешивших домой в Чикаго к началу следующего делового дня.
Устроившись поудобнее, Среда заказал «джека дэниэлса».
– Для таких, как мы, вы, люди… – Он помедлил. – Это как пчелы и мед. Каждая пчела приносит крохотную капельку меда. Нужны тысячи, миллионы пчел для того, чтобы набрать горшочек меда, какой приносят тебе на стол к завтраку. А теперь представь себе, что не можешь есть ничего, кроме меда. Вот каково это для нас… мы питаемся верой, молитвой, любовью.
– А сома…
– Чтобы провести аналогию дальше – медовое вино. Как медовуха. – Он хмыкнул. – Это напиток. Концентрированные молитвы и вера, дистиллированные в крепкий ликер.
Они ели невкусный завтрак, пролетая где-то над Небраской, и Тень вдруг сказал:
– Моя жена.
– Та, которая мертва.
– Лора. Она не хочет быть мертвой. Она мне сказала. После того, как помогла мне бежать от тех парней в поезде.
– Поступок хорошей жены. Освободить тебя от заточения и убить тех, кто причинил бы тебе вред. Тебе следует холить и лелеять ее, племянник Айнсель.
– Она хочет быть по-настоящему живой. Мы можем это сделать? Такое возможно?
Среда молчал так долго, что Тень начал уже подумывать, слышал ли он вообще вопрос или, может, он заснул с открытыми глазами. Но, наконец, глядя прямо перед собой, Среда заговорил: