Американские боги. Король горной долины. Сыновья Ананси
Шрифт:
Белая голова с длинным клювом мрачно качнулась в одну сторону, потом в другую.
— Неважно, что ты в нас не веришь, — сказал мистер Ибис. — Важно, что мы в тебя верим.
Лодка чиркнула днищем о камни. Мистер Ибис сошел через борт в воду и велел Тени сделать то же самое. Мистер Ибис взял лежащий на носу моток веревки и отдал Тени лампу: посвети. Они вышли на берег, и мистер Ибис зачалил лодку за металлическое кольцо, вделанное прямо в каменный пол. А потом забрал у Тени лампу и деревянной птичьей походкой пошел
— Боишься? — спросил мистер Ибис.
— Да нет, не очень.
— Ну так постарайся, пока мы идем, проникнуться чувством страха, истинного, духовного. Для той ситуации, которая ждет впереди, чувство более чем подобающее.
Но Тени все равно было не страшно. Интерес был, готовность к восприятию нового — тоже. Его не пугала ни скачущая по углам тьма, ни тот факт, что он умер, ни даже колоссальная, размером с хлебный элеватор фигура с собачьей головой, которая постепенно обозначилась в той стороне, куда они шли, и которая неотрывно на него смотрела. Потом фигура начала рычать: глубокий горловой звук, на басовой ноте — и Тень наконец почувствовал, как по шее пробежали мурашки.
— Тень, — сказала фигура. — Настало время судить тебя.
Руки Анубиса опустились, огромные черные руки, подхватили Тень и поднесли его поближе к глазам.
Шакалья голова принялась внимательно его рассматривать яркими переливчатыми глазами; рассматривать так же бесстрастно, как когда-то мистер Шакель разглядывал лежавшую перед ним на столе девушку. Тень понял, что все его грехи, все ошибки и слабости сейчас из него достанут, измерят и взвесят; что в каком-то смысле его самого сейчас препарировали, рассекли — и даже попробовали на вкус.
Мы далеко не всегда помним о тех вещах, которые не делают нам чести. Мы склонны их оправдывать, укутывать в яркие обертки лжи или покрывать густой пылью забвения. Все те вещи, которые Тень сделал в этой жизни и которыми он никак не мог гордиться, все то, чего он хотел бы не делать вовсе или сделать как-то иначе, нахлынули на него единым потоком вины, стыда и отчаяния, и спрятаться от этого потока было негде. Он был гол, как обнаженный труп на столе патологоанатома, и темный Анубис, шакалий бог, был и прозектором, и судией, и прокурором.
— Пожалуйста, — взмолился Тень. — Пожалуйста, не надо больше!
Но Анубис продолжал его рассматривать. Каждая неправда, которую он сказал за всю свою жизнь, каждая украденная вещь, каждая боль, которую причинил другому человеку, каждое из ничтожных преступлений и почти незаметных убийств, из которых состоит повседневная человеческая жизнь, извлекалось на свет божий этим безжалостным судией мертвых с головой шакала.
Тень заплакал навзрыд, уткнувшись в черную руку бога. Он снова стал ребенком, беспомощным и беззащитным,
И вдруг, безо всякого предупреждения, все кончилось. Тень всхлипывал и хватал ртом воздух, из носа у него текли сопли; он чувствовал себя все таким же беспомощным, но руки уже опустили его, осторожно, чуть ли не с нежностью, назад, на каменный пол.
— У кого его сердце? — прорычал Анубис.
— У меня, — мяукнул в ответ женский голос. Тень поднял голову. Рядом с той фигурой, которая не была уже мистером Ибисом, стояла Баст и держала в правой руке сердце Тени, рубиновым отблеском подсвечивавшее ее лицо.
— Дай его мне, — сказал Тот, бог с головой Ибиса, и взял у нее сердце, и руки его были — не человеческие руки; а потом он скользнул вперед.
Анубис поставил перед собой золотые весы.
— Так вот, значит, где будет принято решение, что меня ожидает! — шепнул Тень, обращаясь к Баст. — Рай? Ад? Чистилище?
— Если чаши придут в равновесие, — сказала она, — тебе придется самому выбирать свою судьбу.
— А если нет?
Она пожала плечами, будто разговор на эту тему был ей решительно неприятен. А потом все-таки сказала:
— Тогда мы скормим твои сердце и душу Аммету, Пожирателю Душ…
— Ну что же, — сказал он, — значит, можно хоть в самом конце надеяться на счастливый исход. Хоть в какой-нибудь его разновидности.
— Не существует не только счастливых исходов, — она повернулась к нему, — никаких вообще исходов не существует.
На чашу весов, аккуратно, почтительно, Анубис положил птичье перышко.
На другую он поместил сердце Тени. В густой тени под весами что-то задвигалось, что-то такое, к чему Тени вовсе не захотелось приглядываться.
Это было очень тяжелое перо, но и сердце Тени весило немало: чаши весов задрожали и самым неприятным образом начали ходить попеременно то вверх, то вниз.
Но в конце концов они и впрямь уравновесились, и существо в тени под весами недовольно куда-то уползло.
— Вот значит как, — задумчиво сказала Баст. — Еще один череп в общую кучу, не более того. Жаль. А я-то надеялась, что в наступающей неразберихе ты сделаешь что-нибудь стоящее. Знаешь, на что это похоже: смотришь в замедленной съемке на автомобильную катастрофу и ничего не можешь сделать, чтобы ее предотвратить.
— А тебя там не будет?
Она покачала головой.
— Я не люблю, когда другие решают за меня, где и с кем мне драться, — сказала она.
И в огромных чертогах смерти воцарилась тишина, которая эхом отражалась от воды и темного пустого пространства.
Тень сказал:
— Значит, теперь я сам должен выбрать, куда мне идти?
— Выбирай, — сказал Тот. — Или мы можем сделать этот выбор за тебя.
— Нет, — сказал Тень. — Я сам. Это мое решение.
— Ну? — прорычал Анубис.