Американские боги. Король горной долины. Сыновья Ананси
Шрифт:
— Высыпай, — вздохнула миссис Дунвидди.
Половину смеси трав из склянки высыпали в шерри. На поверхности закружились сухие листья и палочки.
— Теперь четыре земли, — велела миссис Дунвидди. — Надеюсь, — продолжала она, тщательно отмеряя слова, — никто не собирается сказать, что не смог найти четыре земли, и теперь придется обойтись камешком, сушеной медузой, магнитом на холодильник и куском мыла.
— Земля у меня, — сказала миссис Хигглер и, предъявив коричневый бумажный пакет, достала из него четыре застегивающихся полиэтиленовых мешочка, в которых лежал какой-то
— Хорошо, что хоть кто-то слушает, что ему говорят, — проворчала миссис Дунвидди.
Миссис Ноулс зажгла свечи, заметив походя, как легко зажигаются пингвины, какие они миленькие и смешные.
Миссис Бустамонте разлила остатки шерри в четыре рюмки.
— А мне не достанется? — спросил Толстый Чарли, хотя на самом деле шерри ему не хотелось. Он вообще его не любил.
— Нет, — твердо ответила миссис Дунвидди, — не достанется. Тебе надо быть начеку.
Она достала из сумочки позолоченную коробочку для таблеток.
Миссис Хигглер погасила свет, и все пятеро сели за стол, над которым плясало пламя свечей.
— И что теперь? — спросил Толстый Чарли. — Возьмемся за руки и будем взывать к живым и вызывать духи умерших?
— Нет, — прошептала миссис Дунвидди. — И придержи язык.
— Извините, — сказал Толстый Чарли и тут же об этом пожалел.
— Слушай, — сказала миссис Дунвидди, — ты отправишься туда, где тебе, вероятно, помогут. И все равно не отдавай ничего своего и ничего не обещай. Ты меня понял? Если ты кому-то что-то дашь, то позаботься получить взамен нечто равноценное. Понятно?
Толстый Чарли едва не сказал «да», но вовремя осекся и только кивнул.
— Хорошо.
И миссис Дунвидди начала напевать что-то без мелодии и слов, ее старческий голос дрожал и спотыкался.
К ней присоединилась — несколько мелодичнее — миссис Ноулс, голос у нее был выше и сильнее.
Подключилась миссис Хигглер, но она не гудела и не шипела. Она жужжала, как муха на стекле, издавая языком вибрирующий звук, такой невероятный и странный, точно во рту у нее был рой рассерженных пчел, которые бьются о зубы, стараясь вырваться на свободу.
Толстый Чарли подумал, не присоединиться ли ему тоже, но понятия не имел, что ему делать, поэтому сосредоточился на том, чтобы сидеть тихо и не потерять голову от странного шума.
Миссис Хигглер бросила в миску с шерри и смесью трав щепотку красной земли. Миссис Бустамонте — щепотку желтой. Миссис Ноулс — щепотку бурой, а миссис Дунвидди мучительно медленно подалась вперед и уронила комок черной грязи.
Миссис Дунвидди отпила шерри, потом нашарила что-то артритными пальцами в коробочке для таблеток и бросила на пламя свечи. На мгновение в комнате запахло лимонами, а потом — просто чем-то жженым.
Миссис Ноулс начала выстукивать ритм на столе, но гудеть не перестала. Свечи замигали, и по стенам затанцевали гигантские тени. Миссис Хигглер тоже забарабанила пальцами по столу, но выстукивала другой ритм — быстрее, решительнее, и два стука слились в третий.
В мозгу Толстого Чарли все шумы — гудение и шипение, перестук
Ему казалось, он парит над комнатой, над всем миром, а под ним вокруг стола сидели пятеро. Одна из женщин бросила что-то в миску посреди стола, и в ней полыхнуло так ярко, что Толстый Чарли на мгновение ослеп. Он зажмурился и тут же понял, что от этого толку ни на грош: даже с закрытыми глазами все казалось слишком ярким.
Защищаясь от яркого дневного света, он потер глаза.
Огляделся по сторонам.
Прямо перед ним — точь-в-точь небоскреб — вздымалась скала. Нет, отвесный склон горы. И в двух шагах сбоку уходил вниз такой же отвесный обрыв. Подойдя к краю, он осторожно глянул вниз. И, увидев что-то белое, решил, что это овцы, но, присмотревшись внимательнее, сообразил, что перед ним облака — большие пушистые облака очень далеко внизу. А дальше, под облаками — пустота: он видел голубое небо, и казалось, если смотреть еще дальше, то увидишь черноту космоса, а за ней — лишь холодное мерцание звезд.
Толстый Чарли попятился от обрыва.
Потом повернулся и пошел назад к горам, которые поднимались все вверх и вверх, так высоко, что он не видел вершин, так высоко, что он решил, что если они когда-нибудь упадут, то непременно ему на голову и погребут навеки. Он заставил себя опустить взгляд, смотреть на склон, а потому заметил в нем отверстия: они тянулись вдоль уступа между обрывом и склоном и выглядели как зевы естественных пещер.
Уступ, на котором стоял сейчас Толстый Чарли, был шириной не больше десятка метров. Да и не уступ вовсе, а петляющая между валунами песчаная дорога, где временами виднелись кусты и лишь изредка деревья. Дорога как будто огибала горы, а после терялась в туманной дымке на горизонте.
«Кто-то за мной наблюдает», — сообразил вдруг Толстый Чарли и окликнул:
— Эй? Здравствуйте. — Он запрокинул голову. — Эй, есть тут кто-нибудь?
Кожа у мужчины, который вышел из ближайшей пещеры, была много темнее, чем у Толстого Чарли, даже темнее, чем у Паука, но длинные волосы были рыжеватыми и ложились на плечи как грива. Вокруг бедер у него была повязана потрепанная желтая львиная шкура, сзади свисал львиный хвост, и вот этот хвост вдруг смахнул с плеча муху.
Желтые глаза мужчины моргнули.
— Кто ты? — прорычал он. — И по чьему разрешению ходишь по этой земле?
— Я Толстый Чарли Нанси, — сказал Толстый Чарли. — Моим отцом был Паук Ананси.
Массивная голова медленно склонилась.
— И зачем ты пришел сюда, сын компэ Ананси?
Оглядевшись по сторонам, Толстый Чарли решил, что они под скалой одни, но у него возникло такое ощущение, будто на них смотрят десятки глаз, будто навострились десятки ушей, но десятки голосов молчат. Толстый Чарли ответил громко, чтобы услышали все, кто желает услышать: