Американский доктор из России, или история успеха
Шрифт:
— Сэкррэтаррша, прышли мнэ машину. — Это значило, что больная хочет приехать на прием.
— Кто говорит, как ваша фамилия?
— Зачэм тэбэ фамылыя? Мэнэ к дохтурру хочешь.
Эта группа вновь прибывших была полной противоположностью молодым специалистам. В основном они все были торговцы и ремесленники. Термин «бухарские евреи» применяется ко всем евреям Средней Азии, которые расселились там около 2500 лет назад, вдоль Великого шелкового пути. За долгие века они и внешне, и в обычаях слились с азиатскими народами, хотя сохранили некоторые еврейские традиции. В Америку они ухитрялись провозить большие деньги, быстро осваивались в легальной и нелегальной торговле.
— О-эй, какой хоррошый эта страна — Амэррика!
Селились они в одном из кварталов Квинса и скоро сделали его действительно похожим на Бухару. Этот район стали даже называть Квинсистан, по аналогии с Узбекистаном, Таджикистаном и другими «станами». Один из наших докторов жил там много лет в своем богатом доме и жаловался мне:
— Владимир, черт знает, какие люди, эта бухара. Заполонили весь район, ведут себя бесцеремонно — расхаживают по улицам в своих пестрых халатах и тюбетейках, в тапках на босу ногу. Каждый вечер собираются во дворах, галдят и жарят шашлыки и горы жирного риса. Весь Квинс провонял бараньим жиром. Прямо хоть уезжай!
В конце концов наш доктор уехал, как и многие другие старожилы. Бухарцы скупали дома, переделывали их под квартиры или строили себе особняки.
Меня они поражали своей средневековой отсталостью в понимании лечения. На приеме многие из них говорили так:
— Я, дохтырр, сам лэчил, квашэный капуст к своэй спынэ прыкладывала — нэ помэгло…
После таких откровений я в шутку попросил Изабеллу:
— Нам надо купить бочонок квашеной капусты.
— Капусты?! Владимир, зачем?
— А вот когда придет еще такая бухарка, мы посадим ее в бочонок и скажем: сиди там, пока не поправишься! А чтобы оправдать стоимость капусты, вы направляйте в «Медикейд» счета из зеленной лавки. И приписывайте бухарцам побольше таких сеансов…
Другая пожилая бухарка с артритом доверительно прошептала мне на ухо:
— Я, дохтурр, знаэш, своэй моча сэбэ на колэнку ссал. Нэ помэгло.
— Наверное, вы не точно попадали.
— Точно, дохурр! Научылыс…
В благодарность за операции все они считали обязательным приносить мне деньги и подарки. Много русских иммигрантов дарили мне коньяки и вазы, а Изабелле шоколад. Бухарцы давали еще и конверты с тысячью долларов. Как и что оплачивают их страховки, они, конечно, не понимали, и считали, что труд доктора должен быть оплачен «настоящими» деньгами.
У Ирины в ее лаборатории и в соседних работали представители третьей группы приезжих, выброшенных все тем же центростремительным ускорением из России и привлеченных Америкой. Это были не иммигранты, а молодые ученые, биологи и врачи, приезжавшие по рабочим визам. Они быстро заменили собой почти всех ученых из других стран. Это были квалифицированные специалисты, которых привлекала возможность поработать за приличные деньги в первоклассных условиях с лучшим оборудованием. В России им платили мало, а с некоторых пор вообще перестали платить. Вскоре в лабораториях появились надписи по-русски: «Уходя, гасите свет», «Выключайте приборы», «Проверьте краны».
Моя общительная Ирина со многими из них сдружилась и познакомила с ними меня. Все они приезжали на работу на год или два и вначале решительно заявляли:
— Америка — это хорошо. Но мы здесь не останемся, поедем обратно.
Но, когда подходило время, их решимость ослабевала, и, вместо отъезда, они вызывали в Америку близких и продлевали визу. А потом уже всей семьей подавали бумаги на Green Cardй», «зеленую карточку», — документ на право постоянного проживания.
Среди них были два Евгения, два Жени, с которыми мы сошлись ближе. Один из них, старший, известный ученый, думал-думал и все-таки уехал:
— Приятели пишут, что сейчас в Москве тоже можно заниматься наукой, а для денег я начну какой-нибудь бизнес, как многие другие, — объяснял он.
Но вскоре после отъезда Женя-старший запросился
Его снова взяли на работу в лабораторию, он вернулся с семьей и больше о возвращении в Россию не заикался.
Женя-младший был родом из Саранска. Эрудированный человек, он каким-то образом умудрился сохранить в себе черты провинциала. В ту пору началось повальное увлечение Интернетом, Женя стал его фанатом и при каждой встрече уговаривал меня:
— Владимир Юльевич, по Интернету можно все. Интернет — это весь мир, в нем все есть.
— Женя, некогда мне сидеть и глазеть в Интернет.
Он так ко мне приставал, что однажды я написал стихотворение:
Женя тоже сначала рвался обратно в Россию, вскоре после приезда:
— Что-то на Волгу так захотелось, — говорил он мечтательно.
Но, как ни сильна была в нем привязанность к России и к ее природе, благополучная жизнь все перебила и патриотический пыл в нем ослабевал. А его практичной жене Наташе возвращаться на Волгу совсем не хотелось. И что же? Сначала они купили себе машину и стали часто выезжать за город. Потом, при очень скромных заработках, приобрели загородный дом на берегу реки Делавер. Там с нерастраченным крестьянским пылом Женя возился на земле, а Наташа наводила уют в доме. Я назвал это их хозяйство «Саранск на Делавере». Потом они купили второй небольшой дом, в пригороде Нью-Йорка.
Так Америка легко побеждала русофильские настроения тех, кого заманила.
Мы с Ириной тоже начали снимать летний дом под Нью-Йорком, в небольшом городке Монро. Туда переехал наш сын с семьей, ближе к работе. У него было уже трое детей — родилась двойня, мальчик Грегори и девочка Лорин, и мы с Ириной летом часто приезжали навещать внуков.
По соседству жили несколько семей иммигрантов из России, у них работали прислугами и нянями так называемые «русские нелегалки».
Это была четвертая группа новой волны — женщины разных возрастов, которые приехали по гостевым визам на полгода, но оставались здесь годами на нелегальной подработке в состоятельных домах. Многие из них были учителя, инженеры, врачи, музыканты. Но теперь на родине для них или вообще не было работы, или платили так мало, что стать прислугой или нянькой в Америке было намного выгодней. Почти все, что зарабатывали, они отсылали домой, чтобы поддержать существование своих семей.