Американский доктор из России, или история успеха

Голяховский Владимир Юльевич

Рано утром на следующий день мы с Балу поехали в Главный госпиталь Нью-Дели. Индийские хирурги показали мне дешевое издание моего учебника на плохой серой бумаге. Я удивился:

— Откуда это у вас?

— Профессор, извините и не сердитесь: это нелегальная перепечатка вашей книги. Индия бедная страна и не может много платить американским издателям. Мы издали вашу книгу контрабандно и дешево, только для себя.

Я не сердился, понимая их положение. Оперировать мне, увы, пришлось тоже нелегальными копиями иностранных инструментов.

Через два дня я вылетел

домой, опять с пересадкой во Франкфурте. Мне не терпелось поделиться впечатлениями с Ириной; я позвонил ей, она ответила слабым хриплым голосом. — Да…

— Я тебя разбудил?

— Нет, я больна.

— Что с тобой?

— Как ты уехал, я сильно простудилась. Сейчас уже немного лучше.

Хорошо, что Ирина не поехала со мной.

Невеселые новости

Настраивающийся оркестр перед началом оперы издает дикую какофонию звуков. Но вот появляется дирижер, взмахивает палочкой — и начинает литься стройная музыка. Так же и в хирургии перед внедрением новых операций.

Хотя я все больше делал операций замещения суставов искусственными, но вот уже несколько лет продолжал «дирижировать» всеми илизаровскими операциями в госпитале, обучал им докторов, помогал им советами. Работа шла под эгидой Френкеля, и ему удалось открыть 25 дополнительных кроватей, специально для больных, прооперированных по илизаровским методам. Наш опыт получил распространение по всей Америке.

Как-то раз на одном из очередных банкетов, изрядно выпив вина, Виктор воскликнул:

— Владимир, мы изменили с тобой лицо американской ортопедической хирургии!

Хоть и звучало излишне патетично, но было в этом зерно истины. Немногим докторам-иммигрантам удается внедриться в американскую медицину, чтобы как-то повлиять на нее. Мне повезло, и я настолько хорошо сработался с американцами. Но с недавних пор Виктор стал стареть, и его энтузиазм к илизаровским операциям поостыл. Он иногда поговаривал, что собирается уйти с поста директора, но хочет остатся номинальным Президентом госпиталя. А у меня энтузиазма было с избытком, и я даже стал обдумывать планы расширения моего отдела.

Вскоре после того, как я съездил в Индию, Виктор, вроде бы невзначай, сказал мне:

— Госпиталь получил крупное пожертвование, мы решили на эти деньги преобразовать илизаровский отдел в специальный Центр по удлинению костей.

— Хорошая идея, Виктор, — ответил я.

— Не просто хорошая идея… — он самодовольно улыбнулся.

Фактически это было всего лишь сменой вывески с привлечением дополнительных средств. Но звучало, как веская поддержка того, чем я давно занимался. И я ждал, что Виктор дальше скажет — а именно, кто возглавит Центр? Извиняющимся тоном и скороговоркой Виктор сказал:

— Мы решили поставить директором Центра доктора Гранта.

На сей раз я не мог сказать ему: «Хорошая идея». Грант то, что называется, «тугодум». Он интересовался илизаровским методом, но я видел по совместной работе и его операциям, что основы илизаровского метода Грант понимал плохо. Почему теперь ему передают дирижерскую палочку?

Виктор говорил «мы» — очевидно, это было не его личное решение, а Совета попечителей. Меня они знали плохо, поэтому вполне могли счесть, что директором Центра лучше поставить американца, а не иммигранта с акцентом, да к тому же немолодого. Скорее всего Виктор отстаивал мою кандидатуру, но вынужден был уступить. Я ждал, какая функция отведена мне. Заместитель директора? Что ж, официально я могу играть и «вторую скрипку», это все равно даст мне возможность продолжать работу с прежней интенсивностью. Но все тем же извиняющимся тоном Виктор произнес:

— Ты будешь консультантом, — и примирительно добавил: — Но при этом ты остаешься директором русской клиники и можешь лечить своих пациентов, как считаешь нужным… и илизаровскими операциями тоже.

Я постарался не подать вида, что огорчен. Удар по личному престижу — не главное: я предчувствовал, что Грант может легко развалить то, что мы с Френкелем создавали несколько лет. Мои мысли, очевидно, были написаны на лице, и Виктор сказал:

— Грант хороший администратор.

Этого я в нем тоже не замечал. Но не было смысла возражать. Я лишь сказал:

— Не думаю, чтобы Грант нуждался в моих консультациях.

— Почему? Он понимает, что знает и умеет меньше тебя.

Вот и подтверждение моих догадок: позицию директора отдали не знающему иммигранту, а малознающему американцу. В научные дела явно вмешалась политика.

— Во всяком случае, сам я навязываться Гранту не собираюсь. Есть хорошая русская поговорка военных лет: «Ни на что не напрашивайся, ни от чего не отказывайся».

— Как? Повтори. Почему так?

— На войне никто не знает, где его подстерегает пуля. Если сам напросишься идти в разведку из окопа — можно получить пулю в лоб. Если отказаться вылезти из окопа — артиллерийский снаряд может попасть в окоп. Так что выход один: ни на что не напрашиваться и ни от чего не отказываться. И я тоже не знаю, где ждать пулю.

Виктор любил острое словцо, но больше говорить не хотел.

Как я и предполагал, Грант ко мне за консультациями не обращался. И я к нему с советами не лез. Каждый из нас делал теперь илизаровские операции порознь, ничего не обсуждая друг с другом. Но у нас был общий помощник Аркадий Бляхер. Его недавно взяли на работу техником, хотя, как я говорил, у него был очень плохой английский. Теперь мне стало ясно, почему поспешили его взять: он знал тонкости илизаровских операций и нужен был для помощи Гранту.

Аркадий с самого начала отличался от Лени Селя, который целеустремленно шел к цели — сдать врачебный экзамен. Аркадий любил рассказывать истории, а поскольку американцы его не понимали, он рассказывал их нам с Изабеллой. В основе большинства его историй лежала любовь к блондинкам, к водке «Абсолют» и к бане. Казалось, что о предстоящем экзамене он думал гораздо меньше.

— Аркадий, вы должны много читать и вслушиваться в то, что говорят американцы. И я тоже так начинал.

— Да я стараюсь. Но вот, тыры-пыры, поди ж ты, медленно получается.