Американский Голиаф

Джейкобс Харви

На Кардифф упала ночь, и Чурба опять достал гроссбух.

– Пока что наш лучший день, – сказал он, пририсовывая новые колонки. – Пожалуй, мы заслужили по рюмашке.

Берта налила из бутыли самогона. Джордж встал, чтобы произнести тост.

– За вас, кузены, – сказал он, – и за каменного дядьку. «В то время были на земле исполины», но ни одного столь богатого и великодушного.

– Когда я получу свою долю, первым делом куплю новую собаку, – сказал Чурба. – Шермана, видать, кто-то задавил на дороге. Ублюдок,

конечно, но, черт побери, он подвернулся вовремя и сделал доброе дело. Джордж, не возражаешь, если я утащу из ящика пару зеленых, а?

– Давай, только смотри, чтоб не вошло в привычку.

– Слыхала, Берта? Настоящий джентльмен. За это надо выпить. Только не жалей на этот раз пойла.

– Погасите свет! – крикнула с крыльца Анжелика. – Я иду, а вы как хотите.

– Не сболтните лишнего, – сказал Джордж, прижимая к губам два пальца. – Входи! – крикнул он жене.

Берта задула настольную лампу. Послышался скрип двери, затем шаги Анжелики. На ошеломленных зрителей надвигалось тыквенное лицо с прорезями глаз, пирамидой носа и клыкастым ртом. Желтое пламя свечи иссушало влажную мякоть.

– Веселого хеллоуина, – объявила Анжелика, протягивая тыкву Джорджу.

Тот отпрянул. Это шипящее «мементо мори» [41] нагнало на него дрожь.

– Да у тебя настоящий талант! – воскликнула Берта.

– Я выскоблила ему мозги, хватит на два пирога, – ответила Анжелика.

– Зажгите лампу, – скомандовал Джордж. – Какая радость сидеть в темноте?

– Пожалуй, за эту твою резную рожу, – сказал Чурба, – ты заслужила стаканчик.

41

Memento mori (лат.) –помни о смерти.

– Не пьет она, – возразил Джордж.

– Может, чуть-чуть, в честь праздника, – сказала Анжелика.

– Вот, держи. – Берта протянула ей стакан. – Эликсир жизни.

– За наших близких и далеких, – сказала Анжелика.

Самогон мечом полоснул ей по горлу. Потом змеей скользнул по пищеводу в желудок, оставив за собой огненный след. Перед глазами все дрожало. Тыквенная рожа сплющилась, расплылась лужей, затем одним щелчком вернулась обратно.

– Домашней закваски, – объяснила Берта. – Только не спрашивай, что в нем.

– Возбуждает, – сказала Анжелика.

– Кровь ударяет и в голову, и в жопу, – согласилась Берта, подливая ей самогона.

– Как не стыдно женщине говорить такие слова! – оборвал ее Джордж.

– Ерунда, – сказал Чурба. – Неужто Анжелика побежит наверх за свежими трусами.

– Оставьте эти грубые шутки! – приказал Джордж.

– У нас тут деревня, – ответил Чурба. – Мы с Бертой по-другому не умеем. Может, теперь, с этим каменным мужиком, стоит попроситься в Йель. У меня там вроде как друзья объявились.

– У тебя ворота охраняют сегодня? – спросил Джордж.

– Слышишь, Берта? Ты испортила ему

настроение. Нет, Джордж, никакой охраны. Думал нанять Гидеона, да у него дома дела какие-то. Не волнуйся. Подумаешь, хеллоуин, ребятишки поленятся так далеко топать. Хотя исполин – штука завлекательная, надо бы проверить. Прогуляешься со мной? Подышим воздухом.

– Пошли, – согласился Джордж. – Обоим полезно.

– Интересно мне, – сказала Берта, когда кузены ушли, – любят они друг друга или ненавидят? У мужчин никогда не поймешь.

Анжелика была занята тыквенным кумлолом: он то растягивался, то сжимался, то выкручивал глаза и скрежетал жуткими зубами.

– Я знаю, Джордж очень тепло относится к Уильяму, – сказала Анжелика; тыква хлопнула щеками и закружилась, как планета.

– Тебе лучше знать. – Берта наклонила бутыль над Анжеликиным стаканом.

– Мне хватит. – (В оранжевом черепе зашипела свечка. Тыквенные глаза мигнули и почернели.) – Ну ладно, чуточку, отвадить упырей и призраков.

Позже Анжелика лежала в постели, слушая безудержный храп Джорджа Халла. Звуки выползали из него, как паутина, и растягивались на всю комнату. Под хеллоуинской луной нити покрывались серебром. После воплей на Медвежьей горе и разговоров о свершениях Анжелика ждала большего внимания. Однако Бертино пойло спело для Джорджа хорошую колыбельную. Его пришлось затаскивать наверх по лестнице.

Анжелика вспомнила, что на этой самой кровати умерла мать Берты. Если легенды не лгут и привидения действительно плавают в лунном свете, то старуха, должно быть, лежит сейчас с ними под лоскутным одеялом. По крайней мере, пока Джордж спит.

Анжелика встала и подошла к занавешенному портьерой шкафу. Стащила с себя ночную рубашку, достала таинственное платье. Атлас на голой коже казался чем-то восхитительным. Анжелика твердо решила подарить платье Берте, но правильнее будет хоть раз его надеть. Она смотрела на расколотую себя в трещинах Бертиного зеркала. Вся в белом, Анжелика была похожа на собственное привидение.

Комната вдруг закружилась. Анжелика была пьяна, как последний забулдыга, но что с того? В болтавшемся на стуле пиджаке Джорджа она нашла «Голиафа», сняла обертку, отломила кончик, подожгла серной спичкой. Обмануть Джорджев храп оказалось просто: извернувшись, она проскользнула между нитями паутины и выпустила дым уже за дверью.

Слышен был кашель Чурбы и сопение Берты – тайные звуки дома. Анжелика шагнула на крыльцо, где и полагается быть чужакам. Холодный ветер забрался ей под юбку. Анжелике хотелось побыть одной, стать невидимкой, но безграничная ночь не желала ее прятать. На таинственном платье вспыхивали звезды. Совы и летучие мыши смотрели, как она бежит к шатру.

Свет цеплялся к платью даже под тентом. Он тянулся от прикрученной лампы. Чурба, должно быть, оставил ее гореть просто на всякий случай. Анжелика оглядела дом исполина. Самое время для визита, да и наряд под стать моменту. А вот и он, спящий камень.