Американский поцелуй
Шрифт:
— Ты плохо выглядишь, — сказала она.
— Мне кажется, он умирает, — отозвался Джеймс.
Ралли вздохнула.
— Это все, о чем ты хотел со мной поговорить?
Джеймс оглядел кафе. За соседним столиком сидели четыре обритых наголо мальчика, а рядом с водопроводным краном стояло инвалидное кресло, в котором скорчился мужчина. На столике, забытый всеми, лежал зеленый воздушный шар. Он перемещался над поверхностью столика под действием ветра или магии.
— Все умирают, — вымолвил Джеймс.
Под столом рука
— Джеймс, милый, что с тобой?
В этот момент Джеймс решился.
— Я хочу кое в чем признаться, — сказал он, — это важно.
— Хорошо.
— Я расскажу…
— Ладно.
Джеймс смотрел на детей, больных раком. Он знал, что где-то в их телах, в крови затаилась ненасытная, невидимая сила. Он ощущал, что Ралли ждет от него признания в преступлении, в чем-то извращенном и серьезном. Дети играли в карты, и Джеймс почему-то понял, что они были братьями и, в общем, вполне довольны своей судьбой. Шар, поднявшийся в воздух то ли под действием воздушных потоков, то ли по собственной воле, медленно парил над детьми, подобно разведывательному зонду. Ралли крепко сжала его руку.
— Я разговариваю с лифтом, — вымолвил Джеймс.
— Что ты сказал?
— Я разговариваю с лифтом фирмы «Отис» в моем доме. Каждую ночь на протяжении часа. Я закрываюсь в лифте и останавливаю его между этажами. Я сижу, скрестив ноги, раскачиваюсь взад-вперед и рассказываю лифту обо всем на свете.
— Ты… — Ралли склонилась ближе, — что ты делаешь?
Джеймс посмотрел на нее. На ее лице отражалось недоумение и любопытство. Он улыбнулся, пожал плечами и поцеловал Ралли.
Джеймс хотел бы, чтобы она всегда была такой стойкой и в то же время хрупкой. Он вынул опаловые сережки из кармана и вложил в ладонь Ралли.
— И еще, — произнес он, — это тебе.
Ралли взглянула на подарок. Она вскрикнула от радости. Все сомнения, все вопросы Джеймсу подождут.
— О, дорогой, — лепетала она.
Еще трое суток провел Джеймс, дежуря у палаты Патрика. Он вслух читал ему свои любимые книги, но разговоров с врачом стал избегать. Джеймс старался не замечать, как его сосед превращается в обтянутый кожей скелет. Каждую ночь, засыпая на отведенной ему койке, он был готов к тому, что, проснувшись, найдет Патрика мертвым.
На третью ночь Джеймс проснулся в два часа ночи и приподнялся на койке. В коридоре было темно и тихо. Его разбудило настойчивое монотонное пение, доносившееся до него сквозь сон. Когда он заглянул в палату Патрика, ему показалось, что над его соседом склонились три белые фигуры. Они положили руки на голову и ноги Патрика, и Джеймс догадался, что пели именно они. Одна фигура напоминала швейцара Сендера. Во второй Джеймс узнал Томаса Мерчанта. А третий незнакомец был седой, лица его Джеймс не видел, но мог поклясться, что это был Джон Касл, незнакомец из подземелья, подаривший ему
Наутро его разбудила зеленоглазая сестра.
— Ваш друг, — сказала она, — пришел в сознание.
Зевая, все еще ошеломленный, Джеймс приблизился к Патрику. Томас Мерчант тоже был в палате, он стоял у кровати. Его лицо было спокойно, а из глаз неудержимо текли слезы. Сестра вышла.
Глаза Патрика были открыты, но бессмысленны. Он был уже не такой бледный, как прошлым вечером.
— Эй, Патрик. — Джеймс присел на край кровати.
Глаза Патрика пытались сфокусироваться на Джеймсе.
— Джеймс, — тихо произнес он.
— Твой правый глаз открылся, — объяснил Джеймс, — он видит.
Патрик кивнул. С невероятным усилием он согнул правую ногу.
Джеймс уставился на согнутое колено. Он слегка коснулся его.
— Ты вылечился?
Патрик разогнул ногу.
— Не совсем, — проскрипел он.
— У вашего друга все еще парализованы правая рука и четыре пальца на ноге, — пояснил Томас Мерчант.
— Они тоже заработают, Патрик, — ободрил Джеймс.
— Нет, сын мой, — голос священника звучал твердо, — они останутся парализованными.
Джеймс обернулся к священнослужителю. Он вглядывался в его лицо, в слезы, вызванные неведомыми чувствами.
— Откуда вы знаете? — спросил Джеймс.
— Это не важно, — произнес священник.
— Бранч. Джеймс.
Джеймс повернулся к койке. Повязка на голове Патрика была вдвое толще, чем у священника. Джеймс беспокоился, заметил ли Патрик свою худобу. Еще его интересовало, отпустят ли Патрика домой.
— Да, Патрик, — отозвался Джеймс.
Патрик закашлялся. Его глаза были воспалены от инфекции или печали.
— Рад, что ты здесь, — прошептал Патрик.
Джеймс погладил его по ноге.
— Мне очень жаль, Джеймс.
Джеймс был поставлен в тупик. Он сел, снова погладил ногу Патрика. Из коридора доносились утренние звуки: ездили тележки, застилались простыни, словно Патрик был не в больнице, а в дорогой, респектабельной гостинице. Он думал о том, проснулась ли Ралли, о Долли Партон, об обритых мальчиках, игравших в карты. Он раскачивался на стуле.
— Я… виноват перед вами обоими, — прошептал Патрик. — Мне жаль.
Джеймс вздохнул.
— Как ты смотришь на то, чтобы не болтать, а лежать и выздоравливать?
Патрик посмотрел на себя. Он не сводил глаз со своей безвольной правой руки. Он закрыл глаза и тихо засмеялся.
— Я классно вздрючил себя! Так ведь, Бранч?
Джеймс взглянул на священника. Он ждал от него нужных слов утешения, слов, которых он не знал. Но отец Мерчант предоставил инициативу Джеймсу.
— Патрик… — начал Джеймс. — Я… хмм. Может, тебе стоит помолчать? Просто отдыхать и выздоравливать.