Аметистовый блин
Шрифт:
– Бассейн чуть ли не впритык к ограде… да, а над ней в три ряда колючая проволока, и не поручусь, что через нее ток не пропущен. У ворот охрана в будке, по территории тоже человечка два шастают. Стерегут, словом, на совесть. Привезли меня, ввели в дом. Встречает хозяйка – ну, скажу я тебе, таких только на всемирный конкурс красоты готовить. Зовут – Тамара Викторовна. Вот так – по отчеству. А сама Николая Юрьевича вдвое моложе. Извиняется – домик недавно куплен, ремонт не окончен. Предлагает свои последние приобретения посмотреть. Они с мужем антиквариатом интересуются…
– Ну, ну? – сдержанно затрепетал от волнения
– У них там комната, которую они называют «кабинет хозяина дома», на втором этаже, примыкает к столовой. Так это, Серенький, не кабинет, это – музей. Там от кабинета – только письменный стол вроде редута, и на том – всякая мелочь расставлена. Комната, чтобы гостей удивлять – вот, мол, хоть и новые русские, а не лаптем щи хлебаем… прости, Господи!..
– Сашка, ты когда-нибудь к делу перейдешь?
– Да перешел уж, – со вздохом сожаления, что не удержался, съязвил по адресу ближних своих, продолжал отец Амвросий. – Я совершил обряд – а тут уже и стол накрыт, и, гляжу, моему хозяину конвертик передают – для меня, значит, пожертвование. За столом – божественная беседа. Я им – про конец света, про Апокалипсис, чтобы твою любимую цитату ввернуть. И тут за стеной – вроде как выстрел.
– Где, во дворе?
– Да нет, в соседней комнате, – без лишнего волнения сказал отец Амвросий. – В кабинете хозяина дома. Я его как раз последним освящал. И явственное ощущение удара в дверь. С нами за столом сидел мальчик в штатском – так он сорвался и, веришь ли, чуть ли не из воздуха пушку достал. Дверь – на себя, сам – за дверь! Другой такой же красавец прыгнул, встал с пушкой враскоряку, нас с Николаем Юрьевичем собой прикрывает. А в кабинете-то пусто! Я говорю – может, что упало. Да нет, говорит Николай Юрьевич, не упало. А сам хмурый, недовольный. Вам, батюшка, – спрашивает, – ничего тут у нас странным не показалось? Ну, ничего этакого, потустороннего, у нас тут в воздухе не летает? Я говорю – позвольте мне в кабинет пройти, тогда скажу. Впустили… А там среди всей этой исторической мебели не повернуться. Вдоль стен – не полки, а настоящие шкафы с такой библиотекой – закачаешься…
Священник вовремя понял, что интерьера атлет может и не выдержать. Сережины кулаки сами собой сжимались и разжимались, а синих глаз не было уж видно под густыми бровями, что сошлись и нависли над ними, как два мохнатых утеса.
– Ладно, Бог с тобой, – сжалился он. – Вот, держи. Это тебе привет не знаю откуда.
На ладони у отца Амвросия лежал маленький золотисто-медного цвета шарик.
– Это что еще такое? – хмуро спросил Сережа.
– Ну, даже я – и то знаю! Пулька от пневматического пистолета!
– Что??? – Сережа попытался схватить шарик, но тот выскочил из пальцев и поскакал по полу.
– Если в пустом помещении кто-то стреляет из пневматического пистолета – что бы сие, по-твоему, означало? – спросил отец Амвросий.
Сережа уставился на него в надежде, что сам бывший энергетик на свой вопрос и ответит.
– То, что нам с тобой сигнал подают – мол, здесь я!
– Где ты это взял?
– У меня, как ты знаешь, контактные линзы, – объяснил отец Амвросий. – И вижу я с ними так, что иногда хочется потусклее, что ли. Пулька ударилась в дверь, срикошетила и оказалась у самого плинтуса. Оттуда она мне и подмигнула. Я минут пять по комнате бродил, траекторию рассчитывал. И что же из этого
– Следует, что шкатулка – в этом особнячке, – Сережа вздохнул и завершил мысль: – и что ее нужно оттуда вызволять. Камни, видимо, ненадолго выпускают Данку с Майкой. Если бы надолго – они бы и сами оттуда выбрались.
– Ты знаешь, сколько там охраны? – спросил отец Амвросий.
– Данка бы рискнула.
Тут Сережа все понял. Одна – Данка бы рискнула. Но выбираться, имея в руках идиотский пневматический пистолет, а за спиной – перепуганную Майку, она, скорее всего, не будет.
– Как же туда попасть? – задал он отцу Амвросию вопрос, но ответа не получил – коричневая пузырчатая шапка возникла над краем джезвы и кофе с шипом обрушился на свежевымытую плиту.
– Да ну тебя! – воскликнул отец Амвросий. – Будет мне теперь от бабушек!
– И поделом, – мстительно и зловредно заметил Сережа.
Хотя на самом деле ему было не до зловредности.
Он вообразил себе особняк размером примерно с Версаль, да еще окруженный торчащими через два шага часовыми. Где-то в недрах стоит на видном месте загадочная шкатулка. Зачем ее туда затащили, навсегда ли она там поселилась, или же поедет за границу – темное дело.
Он не стал дальше пытать бывшего одноклассника – тот, занятый мокрыми тряпками и хозяйственным порошком, ликвидировал кофейное извержение. А просто обещал позвонить, распрощался и поехал в зал. Ему не за то хозяин зала деньги платил, чтобы он за криминальными структурами гонялся, а за то, чтобы зальчик вовремя отпирал-запирал.
Однако мысли у Сережи в голове были – как бы это сказать?… Неподобающие возрасту мысли у него там были. Ему мерещился штурм беломраморной виллы, непременно с античными богинями в нишах, и какие-то крутые молодцы в камуфле, и сам он – с орудием на сгибе локтя, которое должно было бы смахивать на бластер из фантастических боевиков, но больше тянуло на древний пылесос… Однако не простой, а какой-то заковыристый.
Надо было как-то проникать в берлогу этого загадочного Николая Юрьевича…
Сережа недаром был технарем. Он разложил задачу на составляющие, отметил известные и неизвестные величины. То есть, подошел к мистике стратегически. И понял, что в одиночку он тут бессилен. В одиночку он в лучшем случае успеет вывернуть стойку ворот, пока его не пристрелят. Можно, конечно, увязаться за отцом Амвросием в качестве дьяка… или дьякона?… Кто из них был бюрократом семнадцатого века, а кто церковным деятелем, Сережа попытался вспомнить – и не сумел. Прав был бывший энергетик, упрекнув в безграмотности бывшего электронщика. Грамотна же по мистической части была ведьма Лилиана – хоть и с придурью.
Сережа вспомнил горох – и тяжко вздохнул.
И тут же на ум ему пришло, что, увлекшись мистикой, он напрочь забыл о детективной стороне дела, и все еще не допрошен Маркиз-Убоище!
Приехав в зал, Сережа засел в тренерской и стал продумывать диспозицию.
Всю жизнь он был одиноким волком. Точнее говоря, сам себя сделал этим исполненным романтики образом. Он и в конструкторском бюро не любил работать в команде, а когда бюро приказало долго жить – прямо-таки расцвел в тренажерном зале. Там он был как бы мудрым отшельником на горной вершине, с высоты поучающим неразумных. А то, что вершина оказалась в сыром подвале, значения, естественно, не имело.