Аметистовый блин
Шрифт:
– Я с ума сойду, – вдруг пожаловалась она.
Комментировать Сережа не стал. Воздержался. Хотя свое мнение на сей счет у него было. И однозначное.
Напившись чаю, Данка вроде бы обрела рассудок.
– Черт меня дернул за язык… – проворчала она. Сережа понял, что вот теперь ей уже не терпится рассказать все по порядку.
– Ты говори, говори, – то ли попросил, а то ли посоветовал он.
– А чего тут говорить! Погиб поэт, невольник чести! То есть я…
– Кто – ты? Ты – поэт, или ты – невольник чести? – попытался уточнить Сережа.
– Я – дура!
Сережа вздохнул.
– А в чем твоя дурость заключается?
– Я дала слово чести. И весь город об этом знает!
– Так…
Сережа хотел спросить, когда была та радиопередача, или телепередача, или газетная статья, или все вместе, проинформировавшее город об этом событии, и сослаться на свое круглосуточное торчание в тренажерном зале, вдали от светских новостей. Но по Данкиному лицу понял, что язвить не стоит. Опять же, и пистолет… Пневматический, а бьет на сто восемь метров, если не врет инструкция, блин!..
– Помнишь, как я дала слово? – спросила Данка. – Когда вы с Майкой приехали меня из петли вынимать?
– Было дело, – искренне пытаясь вспомнить, подтвердил Сережа.
– Я поклялась, что теперь выйду замуж за первого, кто сделает предложение, будь это хоть подзаборный алкоголик, хоть президент партии сексуальных меньшинств, хоть… хоть… ну, не знаю кто!
– Я никому об этом не говорил! – в ужасе воскликнул Сережа. Ужас, впрочем, был какой-то подозрительный…
– При чем тут ты?!!
– Майка?…
– Майка? – Данка призадумалась. – Ну, наверно, и она тоже.
– А кто еще?
– Да я, понимаешь, я! Я сама всем раззвонила! Ну и вот…
– Посватался президент?
– Хуже!
Лицо у Данки сделалось такое, что Сережа осознал: лучше в петлю, чем под венец!
И кто бы это мог быть?
Данка смотрела на него так, будто Сережа не только знал этого человека, но и числил его на первом месте в списке смертельных врагов.
– Ну? – с надеждой спросила Данка. – Еще не понял?
– Понял… – ошарашенно произнес Сережа.
В год своего знакомства с Майкой он застал как-то в Данкиной квартире человека, который вызвал у него резкое внутреннее сопротивление. Потом Майка с восторгом толковала, как Данка выставила это убоище и прокляла отныне и до веку. Затем в разговорах между подружками он фигурировал как образец всего того, чему в жизни порядочной женщины – не место. Да еще под кодовым наименованием – Убоище. Сережа полагал, что этот красавец давно уже пристроен, а о Данке и думать забыл.
Оказалось – фиг вам. После позорного изгнания ему даже не потребовалось, в порядке зализывания ран, жениться на другой. Он был женат давно и выгодно. Жена приняла его, но, видно, где-то во внутреннем блокнотике поставила очередную галочку. Затем примерно совпали два эпохальных события – Данку бросил жених, а Убоище было брошено поумневшей женой. Но Данка-то осталась в своей квартире, вооруженная пневматическим пистолетом. А Убоище очнулось, сидя на чемодане.
Заметавшись в поисках пристанища, оно и узнало про страшную Данкину клятву.
К счастью, тот приятель, что разболтал
У треклятого Убоища хватило бы подлости сделать предложение в присутствии большого количества народу – и Данка оказалась бы повязана по рукам и ногам.
Она ожидала от судьбы чего-нибудь этакого, она просила судьбу послать ей хоть завалящего мужичонку, чтобы как можно скорее проучить беглого жениха. Но почему вдруг Убоище?…
В справедливом негодовании Данка напрочь забыла, что четыре года назад была влюблена страстно и отчаянно. И ведь видела она тогда в Убоище много такого, за что спокойной жизнью пожертвовать было не жалко. А теперь, полюбуйтесь, сидит на кухне, на чужой, кстати, кухне, и чуть что – за пистолет хватается.
Разумеется, она не рассказала все это Сереже связно, так, чтобы следствия вытекали из причин, а не наоборот. Рассказала, как могла. Но он все-таки понял.
И задумался – а что разумного можно сказать женщине, которая влипла в такую историю?
Долго бы он думал, кабы не вмешался звонок.
Данка цапнула пистолет. Почему-то ей мерещилось, что Убоище непременно идет по ее следам, готовое ворваться и потребовать немедленного исполнения клятвы.
– Это телефон, – успокоил Сережа и снял трубку.
– Сереженька? – когда Майка вкладывала сходу в голосок всю нежность мавританского гарема, это означало, что Сереженьке на ночь глядя придется куда-то ехать, устрашать дураков бицепсами и выносить Майкино тельце из-под огня. Она не была авантюристкой в сексуальном смысле слова, вовсе нет, она только время от времени попадала в какие-то не те компании, откуда не могла выбраться самостоятельно. Да и какой идиот захочет добровольно отпускать прехорошенькую женщину-ребенка, очаровательно наивную и миниатюрную, с глазищами в пол-лица, одну из тех немногих женщин, кому действительно к лицу короткая стрижка и челочка. Правда, в отличие от Данки, Майка свои русые волосы вычернила и сделалась от того очень пикантной.
– Ну, я, – предчувствуя ночные подвиги, сказал Сережа.
– Слушай, ты бы не мог меня отсюда забрать?
– А ты где?
– Сережка, садись в такси, я оплачу, и лети мухой… – Майка уже командирским голосом назвала адрес. И это оказалось далековато.
– Зачем тебя туда занесло?
– За сердоликом! За большим куском сердолика! С белыми прожилками!
И тут кончается реалистическая часть нашей истории и начинается Аллах ведает какая. Благоразумный читатель возразит, пожалуй, что медицинское оборудование из старого фена, резиновой трубки и камня с сомнительной репутацией на реализм что-то не тянет. А нелепая клятва выйти замуж за первого встречного могла прозвучать сгоряча, да кто ж ее всерьез выполнять станет? И бывший муж, вечно спешащий на выручку к бывшей жене, – тоже не из нашей действительности. А привидение, имеющее пятьдесят два сантиметра в бицепсе, – это как понимать?