Амиру
Шрифт:
Соня ощущала себя счастливой. Соня ощущала себя защищенной. Соня не дышала, по-прежнему.
Бомба взорвалась позже. Взорвалась, когда Марат уже уехал, пообещав Соне, что после службы он приедет к ней, и они вместе что-нибудь придумают. Соня не обещала ждать Марата, она пообещала не выходить замуж, и это единственное, в чем она была уверена, и, пожалуй, еще в том, что она никого не полюбит за эти два года, ведь Соня по-прежнему не дышала.
Бомба взорвалась, когда Соня призналась бабушке, что, кажется, беременна, и бабушка даже не стала спрашивать от кого, а просто, молча поджав губы и вытерев руки о передник, отправилась
Когда среди ночи раздался звонок, и голос Марата сказал, что он приедет, обязательно приедет, чтобы Соня никого не слушала, потому что все это не имеет значения, и, если Соня захочет, он женится на ней. «Даже женится» — так это звучало. Когда приехала бабушка Марата и сказала, чтобы Соня даже не думала выходить за Марата, что это неправильно, но они готовы забрать «этого» ребенка, чтобы Соня «не портила себе жизнь». Когда позвонила Раф и сказала, что она не должна выходить за Марата, что сейчас двадцатый век, и женщина сама может вырастить ребенка, и что она, Рафида, поможет ей всем, чем сможет, правда, пока она мало чего может, но в будущем… Но Соне не надо выходить замуж за Марата, потому что это будет не жизнь, а ад. Соне надо за русского. Ну, или за еврея…
Пока они с мамой попросту не съехали со своей квартиры, сняв взамен другую и запретив бабушке говорить их новый адрес…
Ваня родился здоровым, тяжелым, спокойным ребенком.
Соня взяла академический по уходу за ребенком, не такое и большое дело в те времена. Мама работала, она всегда много работала, теперь же нахватала еще больше подработки, и у неё практически не оставалось времени на сон, зато и у Вани, и у Сони было все самое лучшее. И одежда. И еда.
И тут неожиданно приехал Марат, которому бабушка Сони написала новый адрес в надежде, что брак, хоть и такой, смоет позор с Сони и самой Груни.
Он приехал в отпуск, в форме, всего на день, ему нужно было домой, но сначала он приехал к Соне. Он восхищенно смотрел на Ваню, удивлялся тому, какой он маленький, и сказал, что он, конечно, готов жениться, и это «будет даже классно». Соня вовсе не была уверена, что это будет классно, но Марат смеялся и не хотел ничего слушать, это был Марат, энтузиазм которого заражал, а врожденный оптимизм и вера в свою удачу обезоруживали даже самых отчаянных скептиков. Так и Соня, отогревшись в тепле Марата, всего лишь за сутки решила, что подумает, что подождет, что Ваня точно будет знать своего папу, потому что нельзя лишать Ваню такого веселого папы. И даже угрюмо настроенная мама Сони начала улыбаться, попав под шквал исходившими от Марата очарования, смеха и любви ко всему на свете.
Морозным днем — случилось страшное.
Морозным днем — сердце Сони, которое до этого дня как-то обходилось без воздуха, перестало биться.
Морозным днем сердце Марата остановилось. Навсегда. В военной операции, которой не было, в войне, в которой так и не нашлось победителей.
Ей
Соня застыла. Она не хотела видеть гроб Марата.
Марат не может умереть. Ведь так?
Любой может погибнуть, Марат — нет. Нет. И. Нет.
Марат — её солнце. Её лучший друг. Светлые взлохмаченные волосы, улыбка, всегда улыбка, огромные руки, закрывающие её, огромные руки, держащие маленького сыны и восхищенное «Вау». Соня не хотела ехать.
Амир встал на колени. Молча.
Соня поехала. Молча. С Ваней.
Морозным днем были двойные похороны.
Морозным днем — сердце Вани остановилось. Менингит.
Глава 5
Девушка открывает глаза и поводит затекшими плечиками — неудобно.
Девушка садится на постели, ставя на пол аккуратные ножки с красным лаком на ногтях.
Девушка одергивает футболку, в которой спала, — чью-то футболку — ручкой с красным лаком на ногтях.
Девушка поворачивается и изучает лицо, которое сопит на соседней с ней подушке. Странно.
— Эх, просыпайся, — толчок в плечо.
— Уууууууу… — в подушку.
— Телефон есть?
— Там, — неопределенный взмах рукой.
Там… девушка идет в неопределенное там, находит телефонный аппарат, быстро набирает номер, присаживается на краешек стула. Её колени сдвинуты, она смотрит на красный лак.
— Антон…
— Мама звонила?
— И что ты сказал?
— Да, повезло тебе, даже сама себе завидую, — растягивая гласные.
— Я? — растерянный взгляд, кивок в сторону парня на кровати, шепот: — Как тебя зовут?.. У Макса.
— Эм, не знаю, — взгляд в окно. — Где-то в центре.
— Сама доберусь, я домой.
Девушка идет по улице, стремительно, плавно покачивая бедрами, обтянутыми узкой джинсовой юбкой, пальчики с красным лаком надежно скрыты туфельками на высоком каблуке. Девушка откидывает прядь волос, немного раздражаясь, что не убрала волосы, но так эффектней. Девушке прохладно, но она не съеживается, не кутается в кофточку. Она идет ровно, она несет себя. Она знает себе цену. И эта цена высока.
У девушки стройные ноги, упругая попа, аккуратная грудь, гладкий живот, длинные волосы.
На девушке дорогая одежда. На девушке улыбка. Девушка знает правила.
Не думать. Не вспоминать. Не дышать.
Эта девушка не Соня, теперь она — Софи.
Амир
Последний раз я видел Соню, когда с её матерью мы привезли её домой. К ней домой. В дом, в котором больше не было её сына, сына Марата, после похорон Марата и Вани.
Ваня — странное имя для сына Марата. Марату оно нравилось.
Соня была белая, синими были ногти, губы и круги под глазами. Она вцепилась в мою руку с такой силой, что после этого еще долго оставались синяки. У меня не было сил, моя мать была убита горем, отец еле передвигался по дому, Рафида плакала, казалось, не переставая. А я должен был вернуться к жене, моей беременной жене. Я должен был встать и оставить Соню. Но я не мог. Позволяя терзать свою руку, я сидел и молился только об одном — не взвыть тут, прямо тут, на этом диване, в этом доме, глядя на эту фигурку… Подошла мама Сони, оторвала её руку от моей и сказала: