Аммалат-бек
Шрифт:
– Понимаю, понимаю. Верно, он не пустил тебя в Аварию?
– Если бы ты носил в груди мое сердце, ты бы понял, каково было мне услышать такой отказ. Как давно манил он меня этим и вдруг отринул самые нежные просьбы, разбил в пыль, как хрустальный кальян, самые лестные ожидания... Ахмет-хан, верно, смягчился, когда присылал сказать, что желает видеть меня, и я не могу спешить к нему, лететь к Селтанете!
– Поставь-ка, брат, себя на его месте и потом скажи, не так ли же бы поступил ты сам?
– Нет, не так. Я бы просто сказал с самого
– Нет, друг. Если оно и в самом деле так, то сонное питье дают тебе, как человеку, у которого хотят что-нибудь вырезывать для исцеления. Ты думаешь об одной любви своей, Верховскому же надобно хранить без пятна и твою и свою честь, а вы оба окружены недоброхотами. Поверь, что так или иначе, только он вылечит тебя.
– Кто просит его лечить меня? Эта божественная болезнь, любовь, - моя единственная отрада! И лишить меня ее - все равно что вырвать из меня сердце за то, что оно не умеет биться по барабану...
В это время вошел в ставку незнакомый татарин, подозрительно осмотрелся кругом и с низким наклонением головы поставил перед Аммалатом туфли свои. По азиатскому обычаю это значило, что он просит тайного разговора. Аммалат понял его, кивнул головою, и оба вышли на воздух. Ночь была темна, огни погасли, и цепь часовых раскинута далеко впереди.
– Здесь мы одни, - сказал Аммалат-бек татарину.
– Кто ты и что тебе надобно?
– Мое имя Самит. Я дербентский житель, секты сунни, и теперь служу в отряде, в числе мусульманских всадников. Порученье мое важнее для тебя, чем для меня... Орел любит горы!
Аммалат вздрогнул и недоверчиво взглянул на посланца: то была условная поговорка, которой ключ написал ему Султан-Ахмет заранее.
– Как не любить гор!
– отвечал он.
– В горах много ягнят для орла, много серебра для человека.
– И булата для витязей (игидов). Аммалат схватил посланца за руку.
– Здоров ли Султан-Ахмет-хан?
– спросил он торопливо.
– Какие вести принес ты от него? Давно ли видел его семью?..
– Не отвечать, а спросить я прислан. Хочешь ли ты за мною следовать?
– Куда? Зачем?
– Ты знаешь, кто прислал меня, - этого довольно; если не веришь ему, не верь и мне, - в том твоя воля и моя выгода. Чем лезть в петлю ночью, я и завтра успею известить хана, что Аммалат не смеет выехать из лагеря!
Татарин попал в цель. Щекотливый Аммалат вспыхнул.
– Сафир-Али!
– вскричал он громко. Сафир-Али встрепенулся и выбежал из палатки.
– Вели подвесть себе и мне хоть неоседланных коней и с тем вместе сказать полковнику, что я поехал осмотреть поле за цепью: не крадется ли какой бездельник под часового. Ружье и шашку, да мигом!
Коней подвели. Татарин
Сафир-Али, который очень неохотно расстался с бутылкою, ворчал на темноту, на кусты и овраги и очень сердито покрякивал подле Аммалата, но, видя, что никто не начинает разговора, решился сам завести его.
– Прах на голову этого проводника, - сказал он.
– Черт знает, куда ведет и куда заведет он нас. Пожалуй, еще продаст лезгинам ради богатого выкупа... Не верю я этим косым.
– Я и прямоглазым мало верю, - отвечал Аммалат.
– Но этот косой прислан от друга. Он не изменит нам.
– А чуть задумает что-нибудь похожее, так при первом движении я распластаю его, как дыню.
– Эй, приятель, - закричал Сафир-Али проводнику, - ради самого царя джинниев (духов), ты, кажется, сговорился с терновником оборвать с чухи моей галуны. Неужто не нашел ты попросторнее дороги? Я, право, не фазан и не лисица. Проводник остановился.
– Правду сказать, я слишком далеко завел такого неженку, как ты, возразил он.
– Оставайся здесь ностеречь коней, покуда мы с Аммалат-беком сходим куда следует.
– Неужели ты пойдешь в лес без меня с этой разбойничьей харею? шепнул Сафир-Али Аммалату.
– То есть ты боишься остаться здесь без меня?
– возразил Аммалат, слезая с коня и отдавая ему повод.
– Не поскучай, милый. Я оставлю тебя в прелюбезной беседе волков и чакалов. Слышишь, как они распевают?
– Дай бог, чтобы мне не пришлось выручать твои кости от этих певчих, - сказал Сафир-Али.
Они расстались.
Самит повел Аммалата между кустами над рекою и, прошедши с полверсты между каменьями, начал спускаться книзу. С большою опасностию лезли они по обрыву, хватаясь за корни шиповника, и, наконец, после трудного пути, спустились до узкого жерла небольшой пещеры, вровень с водою. Она была вымыта потоком, когда-то быстрым, но теперь иссякшим. Известковые, трубчатые капельники и селитряные кристаллы сверкали от огня, разложенного посредине. В глуби лежал Султан-Ахмет-хан на бурке и, казалось, нетерпеливо ожидал, чтобы Аммалат огляделся в густом дыме, клубившемся в пещере. Ружье со взведенным курком лежало у него на коленях; космы его шапки играли на ветре, который дул из расселины. Он приподнялся приветливо, когда Амма-лат-бек кинулся к нему с приветом.
– Я рад тебя видеть, - сказал он, сжимая руку гостя, - рад и не скрываю чувства, котого не должно бы мне хранить. Впрочем, я не для пустого свидания ступил ногою в кляпцы и потревожил тебя. Садись, Аммалат, и посудим о важном деле.
– Для меня, Султан-Ахмет-хан?
– Для нас обоих. С отцом твоим водил я хлеб-соль; было время, когда и тебя считал я своим другом...
– Только считал?..
– Нет, ты и был им и навсегда бы остался им, если б между нами не прошел лукавец Верховский.