Шрифт:
Белый потолок, капельница, иголкой пронзающая и без того усыпанную синяками тонкую безжизненную руку, ситцевая белая ночная рубашка и остриженные под корень ногти на ногах и руках. Такая картина предстала передо мной, едва я с усилием смогла открыть глаза. Что-то плотно склеивало веки, не давая им до конца раскрываться. Голова совершенно не ощущалась частью тела и была словно надутый гелием воздушный шарик, ноги от ступней до колен занемели, я не могла пошевелиться. Ощущение, наполнявшее всё тело, было схоже с тем, будто тебя положили под пресс в несколько тонн и давили пару дней, не отпуская. Хотелось закричать во весь голос, так, чтобы стёкла в помещении полопались, но сил в теле не было даже на шепот.
Яркий свет, с непривычки бьющий прямо в глаза, и специфичный запах лекарств дали мне основания полагать, что нахожусь я ни больше
Время тянется для меня крайне медленно; стараюсь вспомнить, как оказалась в больничной койке, но совсем ничего не идет на ум. Закрываю глаза и проваливаюсь в сон.
Просыпаюсь от пристального буравящего взгляда: мама, папа и улыбающаяся, но сильно встревоженная Мари. Волнение ощущалось у них в каждой клеточке организма, словно оно владеет ими уже не первый день.
У мамы на глаза наворачиваются слёзы, которые она мужественно старается сдержать, папа порывается меня обнять. В моих измученных и испуганных глазах читается только один вопрос: как? Как я здесь оказалась? Но он почему-то не срывался с моих губ, я хотела спросить, но не могла – что с моей способностью говорить? Я немая? В голове со скоростью света летали сотни испуганных мыслей, паника неумолимо подкрадывалась… я с титаническими усилиями заставляла произнести себя хоть что-то, но все мои старания были тщетны. Речевой аппарат казался мертвым.
Папа начал первым: «Доченька, ты в отделении неврозов, у тебя случился нервный срыв, и теперь придется немного отдохнуть здесь, но не переживай: мы скоро заберем тебя».
Я всё еще хотела что-то спросить, но слова вновь не выходили из меня. Закружилась голова, и я отключилась. Мне снился мост – странный старый величественный разрушенный мост. Он словно соединял раньше два разных города, а потом, по воле всевластной стихии, с ним что-то произошло, и он обрушился. Возможно-наводнение или землетрясение, а может, попал снаряд во время войны. От его былого величия остались только прямоугольные бетонные основания, а между ними пустота. Внизу текла безмолвная прозрачная река, а на том, что осталось от моста сидели два силуэта – смеющиеся счастливые девчонки, щелкающие семечки и задорно фотографирующие друг друга. Одну из этих девочек ощущаю собой, только намного моложе. Их счастливые улыбки во сне долго не отпускали меня, но какие-то звуки в палате, казалось, настойчиво старались разбудить.
Проснувшись, я увидела сбоку от себя доктора и медсестру в белых халатах. Они что-то активно обсуждали и записывали в историю болезни. Теперь понятно, кто так старательно пытался меня разбудить. Увидев, что я проснулась, оба заулыбались мне во все тридцать два зуба. Я же в ответ постаралась натянуть улыбку, но по их выражению лица было видно, что у меня это вышло не ахти как. Выходя, они сказали только одно слово: «Отдыхай». Ну конечно,… что же мне еще остается? – подумала я про себя.
Так шли мои дни и недели. Я не помнила абсолютно ничего из своей жизни, помнила лишь отца с матерью и Мари, но абсолютно никаких воспоминаний, связанных с ними. У меня не получалось проронить ни одного звука, хоть и желание поговорить с близкими было титаническим. От всего этого бессилия и неопределенности минуты и часы моей новой жизни тянулись нескончаемо долго.
Врачи прогнозировали, что вскоре я всё вспомню, а затем возобновится и навык общения.
Днем и ночью я ждала, когда же ко мне начнут возвращаться воспоминания. Целыми сутками меня мучили картинки, эпизоды, отрывки из моей жизни, люди в которых обычно были размыты, и мне никак не удавалось уловить из этого всего хоть какую-то информацию. Это как страшные сны, только наяву. Спасибо медицине и двадцать первому веку хотя бы за то, что существуют сильнейшие таблетки, которыми меня пичкали, когда замечали, что я не спала уже несколько дней! Эти таблетки давали мне возможность заснуть хоть на пару часов, иначе я бы просто физически не выдержала этих круглосуточных кошмаров.
Мари каждый вечер приходила ко мне после работы и не замолкая рассказывала сотни разных историй о нас. Мне кажется, ее попросили об этом врачи, надеясь на улучшение моего состояния. Люди, окружавшие меня, усердно старались сделать всё возможное, чтобы я вспомнила хоть что-то, но я ничем не могла их порадовать.
Из этих рассказов узнала, что в детстве мы с Мари любили запираться на чердаке дома моих родителей и слушать музыку обнявшись, или лежать, взявшись за руки в позе звездочки на ковре, смотреть в потолок, представляя, что это звездное небо, и мечтать. Мы были маленькие, и мечты у нас были о далеком будущем, в котором мы будем взрослыми и серьезными женщинами, с престижной работой, семьей и кучей маленьких детишек. Сегодня это будущее уже реальность, но далеко не все наши мечты стали явью. Говорят, что в 2007 году, когда объявили, что Олимпиада в 2014-м будет проходить в Сочи, я утверждала, что, естественно, к этому времени мне будет уже двадцать четыре года и я буду взрослая, с мужем и тремя детьми. А в 2014-м, вспоминая это, я просто смеялась во весь голос и говорила: «Какая семья, я сама ведь еще совсем ребенок!»
Мари рассказывала мне, как в детстве у нас не было Кена и игры в куклы становились невозможными, поскольку Барби не с кем было создавать семью и наш детский тривиальный сценарий не развивался. И тогда мы остригли одной из кукол красивые белые кудрявые локоны, и она стала нашим Кеном. С детства учились не сдаваться и не просить лишнего, справлялись подручными средствами. Мы были неразлучны. Однажды Мари даже всерьез подралась с девочкой из нашего двора, чтобы дружить со мной. Они по какой-то причине не могли меня поделить – вот такая юная девчачья ревность. Интересно: а была ли ревнивой особой я?
Благодаря этим рассказам я научилась искренне улыбаться и даже издавала странные звуки, которые все принимали за смех. Со временем мне разрешили выходить на уличные прогулки по территории, прилегавшей к больнице, но я всё еще была очень слаба, и мне давалось это нелегко. От долгого лежания мышцы ног почти атрофировались, и мне пришлось учиться ходить заново. Мы начинали с кресла-каталки, позже я стала ходить на костылях, затем опираясь на палку-трость и уже только потом с поддержкой близких. Говорят, мне повезло, и я смогла переучиться ходить так же, как и до этих печальных событий: многие при таких обстоятельствах начинают ходить вприпрыжку или волочат ногу.
Мне постоянно приносили разные вкусняшки и много-много книг – видимо, раньше я любила читать. Многие книги были подписаны, но меня по неведомой причине привлекла только одна. Это была книга – исповедь, дающая единственную возможность побыть рядом еще разок, просто вспоминая моменты жизни. Я читала ее, и каждая строчка была для меня как нож, который медленно и мучительно разрез'aл мою тонкую нежную кожу. Я пыталась вспомнить, было ли у меня в жизни что-то подобное, испытывала ли я чувства любви и преданности. Меня жутко раздражало, что ни в одном рассказе моих близких не упоминались отношения, молодой человек, я как будто была отшельницей, хотя мои последние фото, которые показывала Мари, рисовали картину девушки, которая пользуется популярностью у мужчин и имеет кучу поклонников. Но вывод о женихах напрашивался сам по себе, исходя из того, что ни одна особь мужского пола не приходила меня навещать. Никто из близких не отвечал на мои прямые вопросы, и, казалось, рассказывали только то, что им самим было удобно.