Амнезия на счастье
Шрифт:
В ту «ремонтную пору» каждый день, словно по расписанию, мы проводили в магазинах за выбором техники, диванов, спальни, тщательно выбирали цвет натяжных потолков в каждой комнате. Это был единственный ремонт, который был для меня приятным, а не тягостным. Он воспринимался как праздник, а не как обременение. Даже у себя дома впоследствии я делала его без какого-либо энтузиазма. Помню, как ты негодовала по поводу кухни, которую выбрала твоя мама. «Розовая! Розовая кухня!» – с возмущением причитала ты несколько дней. А ведь и правда: розовая кухня и ты… совсем в голове не укладывается, но это я поняла только по прошествии определенного времени, а тогда уверенно парировала, что розовая кухня для
Чего стоил один лишь выбор нашего любимого желтого кожаного дивана, на котором я так любила вздремнуть, пока ты часами собиралась на прогулку! С целью его покупки мы объехали все существующие магазины города, где в экспозиции были предусмотрены диваны. Но в ту секунду, когда увидели его, все вопросы отпали: это была любовь с первого взгляда (любовь к дивану)! Я приезжала к тебе всегда собранная, и потом около двух часов наблюдала с этого самого желтенького чуда, как ты ходишь по квартире на каблуках и в кружевном белье, то надевая, то снимая очередной наряд. Ты никогда не знала, что тебе надеть, хоть и была обладательницей двух больших шкафов, снизу доверху, забитых трендовой одеждой.
А помнишь, как мы целую учебную неделю выбирали спальный гарнитур? Ты уехала на выходные к родителям, а я дико по тебе скучала. Не представляешь, какая улыбка озарила мое лицо, когда я получила от тебя сообщение:
«Помнишь ту большую кровать?»
«Да».
«Мы купим ее».
Для меня невероятно важно было всё, что мы делали вместе. Я совсем не понимала, какие чувства испытываю, но отчетливо знала, что ты делаешь меня счастливой: каждое твое слово, каждое сообщение, каждая минута, что мы проводили вместе. В такой ситуации совсем не хочется задумываться о том, что именно ты чувствуешь, что между вами происходит, и обо всей остальной формальной ерунде. Ты заставляла меня улыбаться, а сейчас я совсем разучилась это делать. Сложно даже представить, что может заставить меня улыбнуться сегодня…
Ты очень хотела камин в квартире и во время ремонта придумала гипсокартонную конструкцию, которая была призвана его имитировать. На самом деле это было всего лишь квадратное углубление в стене, в которое мы наставили большое количество свечей из IKEA разного размера и визуализировали камин. Мне кажется, что мы так ни разу их и не зажгли, одна лишь сила воображения была способна рисовать в наших головах самые яркие картины.
Я знаю, что однажды у нас действительно будут самый настоящий камин и большой пушистый ковер перед ним, на котором мы будем сидеть вдвоем и попивать твое любимое вино в огромных стеклянных бокалах, из которых ты любила пить даже кефир, что придавало тебе изысканности в повседневные дни.
Мне так сложно записывать эти воспоминания – они сбиваются, переключаются с одного на другое. Описывала ремонт, а вспомнила почему-то тот день, когда твоему отцу сделали операцию и я решила остаться с тобой дома, чтобы поддержать. Вечером мы вышли во двор прогуляться и забрели на детскую площадку. Не знаю, как называются эти качели, которые мы облюбовали тогда, но я навсегда их запомнила. Это была длинная доска, на которой с двух сторон должны были сидеть дети и перетягивать друг друга своим весом. Наверняка у каждого во дворе были такие в детстве, и их несложно нарисовать в своем воображении.
Было уже слишком поздно и темно для того, чтобы на площадке были дети, только ты и я, медленно покачивающиеся на качелях, свет в далеких окнах домов… Так тихо, что можно было услышать даже шум реки, находившейся как минимум в двухстах метрах от нас. Тогда ты в очередной раз попросила у меня сигарету. Я очень любила смотреть, как смешно ты пытаешься сделать затяжку,
Мы никогда никуда не спешили; это было самое беззаботное время, а сейчас я так боюсь не успеть, не успеть всё это написать, не успеть сказать тебе о самом главном так, чтобы ты наконец-то меня услышала! Последний раз по телефону ты сказала мне, что просто мы обе слишком эгоцентричны. Я не согласна, да и к чему весь этот эгоцентризм, когда в любой момент жизнь каждой из нас может оборваться и ничто уже не будет иметь абсолютно никакого смысла. Я стала много думать об этом, когда получила печальную весть о смерти нашей однокурсницы. Вот так просто в Директ одной из социальных сетей мне сообщили: «Катя, знаешь, что Лена умерла?»
И тут мир начал уходить из-под моих ног, силы стремительно покидали тело, вытекали, как кровь из вскрытых в теплой ванне вен. Я, конечно же, знала, что смерть – это естественно и что это исход любой жизни, но я совсем не готова была к тому, что это наступит так рано! Невыносимо больно терять своих друзей молодыми, тогда, когда жизнь у них только начинается.
И я не хочу, чтобы однажды и тебе в Директ написали такую же весточку обо мне, и от меня остались только воспоминания и горечь того, что мы так и не сказали друг другу столько важных слов.
После меня останутся все эти листы, исписанные моим вдавленным почерком, с нашей историей, которая рассказана от всего сердца и несет в себе один только смысл: рассказать тебе о том, что внутри, о том, что болит и одновременно вызывает улыбку на лице и растекается теплой волной по телу. Рассказать тебе о том, как я была счастлива рядом.
«Наше кино»
Невозможно забыть, как много фильмов, жанр которых носил название «Другое кино» мы с тобой увидели вместе. Они сильно отличались от фильмов, которые появлялись в широком прокате.
Это была какая-то «запрещенка», часто они были жестокие, иногда извращённые и почти всегда психоделические, но в них неизменно было то, над чем можно было задуматься и подискутировать. Это каждый раз давало волю твоей необузданной фантазии и делало нашу повседневность более глубокомысленной.
Помню, как ты силком заставляла меня смотреть «Груз 200» ныне покойного Алексея Октябриновича. Приказным тоном, долго не церемонясь, сказала мне: «Садись! Надо!» Надо – значит надо, я доверяла тебе безоговорочно. Сегодня же с уверенностью могу сказать, что мир российского кинематографа потерял единственного стоящего режиссера.
Я изо всех сил пыталась увильнуть от просмотра, разыскав в аннотации, что фильм разрешен к просмотру лицам старше 21 года, а нам было тогда всего по 19. Но никакие мои аргументы на этот счет тобой не принимались, ты хотела, чтобы мы посмотрели его в тот вечер, и я должна была согласиться. Тебе всегда хотелось казаться рядом со мной властной женщиной, а мне безумно нравилось тебе это позволять. Ты даже придерживалась теории доминирования в отношениях между людьми, построенной на основе ходьбы взявшись за руки. Согласно этой теории, твоя рука всегда должна была быть сверху – это показывало позицию лидера в наших отношениях; если я вдруг забывала и ненароком хватала тебя своей ладошкой сверху, ты даже в самом расслабленном или задумчиво-философском состоянии автоматически и сиюминутно меняла наши руки местами. Таким же образом ты объясняла расположение сидящих рядом людей друг к другу в сексуальном плане по положению их скрещенных ног. Если ноги, которые находились сверху, смотрели друг на друга, то между людьми существовало влечение, а если ноги были направлены в разные стороны, то это были заведомо провальные отношения.