Амнезия
Шрифт:
– Что увидел? – спросил следователь.
– Как призрак какой-то промелькнул перед глазами… Мне стало так тоскливо, и я побежал ее искать.
Судя по всему, охранник нашел Марину Королеву минут через десять после покушения. Ее спасло то, что он не стал бегать по всем этажам дискотеки, а остановился в коридоре, прислушиваясь к собственным ощущениям. Они ему подсказывали: «Произошло что-то неприятное… Могло произойти на дискотеке, но тогда был бы какой-нибудь шум. Шума нет, значит, надо искать место опасное, неприятное и к тому же тихое».
Охранник стал набирать номер Марининого мобильного, он не отвечал.
Все действия охранника доказывают, что Королев выбрал достойного. Почему же этот достойный не уберег ее?!
Королев его, конечно, уволил и пообещал наказать, но наказывать не стал, даже заплатил потом двадцать тысяч долларов в качестве единовременного пособия. Марина не должна была выходить на задний двор, и танцевать она должна была напротив своего охранника, а не за две стены от него. Но Королев знал дочь: она считала свою охрану обычной прихотью отца. Да он и сам не думал, что теперь ей что-то может угрожать по-настоящему!
Все ее детство он опасался, что ее похитят. Он ее очень любил, и об этом многие знали. Похищение с целью выкупа – вот был его главный страх. Еще он на разных этапах своей жизни опасался покушений на самого себя, это, как говорится, в порядке вещей, издержки профессии. Но дочь? Зачем?! Зачем убивать? Чтобы отомстить, чтобы принудить его что-то сделать? Но надо было хотя бы напугать сначала, пригрозить, потребовать…
Он был уверен, что она выживет. Кома – это опасно для тех, у кого нет денег. У него же были неограниченные возможности.
Первые полгода, пока закупалось оборудование в его собственную клинику, дочь находилась в государственной. Освободили целый этаж, поставили охрану. Он приезжал через день, и настроение у него было боевое. Дочь жива, борется, она пошла характером в него. Ее мать бы уже сломалась, сдалась. Марина другая. Врачи говорили, что после таких ударов не живут, а она живет, дышит. Сколько раз в жизни ему говорили: и это невозможно, и то невозможно. А он делал! И его дочь сделает невозможное. Они с ней одной человеческой породы.
Через полгода Марину разрешили перевезти. Он думал, это хороший знак. Оказалось, что с медицинской точки зрения это знак плохой. Они считали, что ее перевозят «умирать».
Еще через полгода в его клинику приехали супруги Иртеньевы. Сам Иртеньев был крупным нейрохирургом, он провел подробнейшее обследование Марины, после чего сказал, что операции она не переживет. И что ей осталось три года максимум. Королев предложил ему тридцать тысяч за операцию, но тот все равно не взялся.
Следствие тем временем шло ни шатко ни валко. Он им всем приплачивал, но они ничего не могли сделать. Дошло до того, что стали искать Марининого любовника.
– Любовника моей дочери?! – потрясенно спрашивал он. – Да вы охренели, что ли? Ей семнадцать лет!
– Ох, Михаил Александрович, – говорил следователь. – Что мы знаем о собственных детях? Сейчас уже десятилетние вступают в интимные связи.
– Не
– Ну как не было… Она ведь не девушка…
– В смысле?
– Ну, это…
– Было еще и изнасилование?!
– Нет-нет. Раньше была связь…
Это они ему рассказали (и он видел слабое ехидство в их глазах), что у Марины был любовник – хороший приличный мальчик из МГИМО. Он его нашел – тот стоял белый и тощий, похожий на бледную поганку, лепетал, что они собирались пожениться после окончания института. Он дрожал так, что это было заметно на расстоянии в десять метров. Королев, уходя, оглянулся и увидел, как тот дрожит. Мальчик думал, что Королев его убьет? Газеты тогда писали, что он многих убивал, вот этот и обосрался… Муж! До сих пор, наверное, в памперсах ходит. Дипломат сраный, из-за таких нас и не уважают.
Мальчика не подозревали: у него было алиби. Он, впрочем, быстро переехал в Англию, в Оксфорд, родители подсуетились. Королев почти равнодушно думал, что и для них связь сына стала неприятной неожиданностью: эти люди были потомственными дипломатами, и репутация Королева им вряд ли нравилась.
Любовная версия, тем не менее, сильно увлекла следователей.
– Может, за ней ухаживал кто? – спрашивали они. – А девчонка какая-нибудь приревновала. Ведь кислотой в лицо – это-то зачем?
– Вот и выясняйте зачем.
– Непонятно, – вздохнул следователь. – Ее должны были убить. Удар был страшный и нанесен со знанием дела. Зачем кислота? Либо удар, либо кислота. Они бы одной кислотой ей жизнь испортили. Зачем тогда убивать?
Ужасные, душу выворачивающие разговоры. Он их вел, стиснув зубы. Потом поехал к охраннику.
– Что ты увидел? Почему ты встревожился?! Почему ты сказал, что это призрак?
– Я не понял, Михаил Александрович! Что-то ударило по глазам. Что-то не то.
– Как ты стоял?
– Я стоял у входа… Ну, лицом к дороге.
– К проезжей части?
– Ну да.
– Значит, это было связано с машинами? Или это было на другой стороне?
– Я не понял, Михаил Александрович! Так как-то полоснуло по сердцу, тягостно так…
После того как Иртеньев произнес свой страшный приговор, Королев вдруг подумал, что дело, которому он решил посвятить жизнь, может провалиться. Его дочь может не очнуться. Эта мысль буквально поразила его. Он всегда ставил на те дела, в которые верил. Он с детства считал, что даже невозможное возможно. Да, он порой встречался с сильными противниками и даже с ужасными противниками, но теперь он стоял лицом к лицу с врагом, силу которого можно было оценить как неодолимую.
Разумеется, Королев знал, что смертен. О собственной кончине он особенно не задумывался, хотя в его жизни был период, когда его реально могли убить – и не один раз, а пять. Здесь он подстраховался. Он пожертвовал на два храма, и у него был свой батюшка. Королев думал, что много грешил в своей жизни и, в принципе, заслуживает тяжелой смерти. Справедливости и несправедливости были расставлены им по полкам и уравновешены. Он хорошо пожил, он объездил весь мир, повеселился на славу, видел и роскошь, и приключения, и красивых женщин, и самое сладкое на свете – поражение врагов. Для него смерть была не противником, а окончанием насыщенной и интересной жизни.