Аморальное
Шрифт:
– Слишком часто в последнее время ты стала отпрашиваться с работы, – сказал ей утром Оуэн. – Я-то потерплю, но я не один здесь работаю.
– Мне очень жаль.
Каждый раз она изводила себя, пытаясь придумать достаточно уважительную причину для своего отгула, и каждый раз в этом не было необходимости: в департаменте воспринимали её отсутствие так же невозмутимо, как после её бегства из подвала Рэя.
– Что вы, всё-таки, сказали им?
Она пыталась понять, что происходит, но Рэй менял тему или вообще не отвечал.
– Каким ты видела своё будущее, когда поступала в академию? – однажды спросил он.
– Полным маньяков и перестрелок.
– Ты была в перестрелке хоть раз?
– Три
– Как?
– Первый раз ещё при патрулировании. Второй раз мы брали братьев-налётчиков, а они открыли огонь. Третий я рассказывала, тот маньяк.
– И много ли маньяков ты поймала?
– Только одного.
При всей её неэмоциональности было в её последних словах что-то грустное, что-то такое чистое, что Рэй не сдержал снисходительную улыбку.
Так прошёл ещё один месяц. Рэйнольду удалось вселить в неё смирение и подавить ропот её протеста. Она поникла и смирилась. Ей приходилось терпеть. Она пыталась напоминать себе, как она счастлива любить Рэйнольда и как она мечтала когда-то также часто видеть Артура. Она убеждала себя ценить то, что имеет. Но ей уже не было нужно этого. Ей никогда не было нужно этого. Она хотела его убить и умирала от желания. Она говорила себе, что ещё не пришло время, ведь она по-прежнему совсем не знала его, но готовность смириться с этим была сильнее, чем желание следовать плану.
Она продолжала хранить свои отношения с ним в тайне, что было не очень трудно. Её участившиеся отгулы, хоть и начали вызывать подозрения и слухи о том, что у чудовища, наконец, появилась красавица, то есть, скорее всего, другое чудовище, оказались недостаточными для того, чтобы кто-то действительно поверил в романтическую или хотя бы просто сексуальную долю жизни Имтизаль. Даже если бы они узнали, что она живёт с мужчиной, вероятнее всего, предположили бы фиктивный брак на взаимовыгодных для сторон условиях.
Работа всё сильнее усложняла жизнь. Только теперь, начав жить вместе с Рэем, Имтизаль в полной мере почувствовала, насколько он занятой человек. Он очень редко бывал дома, а когда бывал, чаще всего сидел за компьютером, говорил по телефону или подолгу читал какие-то бумаги. Свои другие развлечения, такие как спорт, кино, музыка и литература, он тоже не собирался вычёркивать из своего досуга, и так на Имтизаль оставалось совсем мало времени. Ей этого было достаточно, его нахождения дома уже было достаточно, но бывало и так, что ей неделями не удавалось побыть с ним рядом, потому что объёмы работы в участке еле отводили ей время на сон и еду. Всё чаще она мечтала о том, чтобы Рэй дал ей работу, она уже грезила тем, как бы выискивала его врагов, как бы копала компромат, как бы организовывала контрразведку и многое-многое другое, нужно было только получить доступ. Она всегда умела находить для себя выход в любых ситуациях, и уже была почти готова смириться с тем, что Рэй, быть может, никогда не дал бы ей себя убить, но можно было бы перевести его в другой ранг, всё же, никогда и никого прежде она не посвящала в свои преступные увлечения. Если бы Рэй разделил их, она была бы готова смириться с его вечной жизнью, изолироваться от семьи, от людей, от прошлого и работать на него. Но Рэй бы никогда ей этого не доверил.
Рэй тоже не афишировал свои связи с Имтизаль и брал её с собой только в такие места, где не рисковал встретиться с кем-то из знакомых. Но он продолжал ходить и на разные светские мероприятия тоже и, разумеется, без неё, и Ими подозревала, что он ей изменял. Это её не удивляло. Её удивляло то, что она сама начинала придавать этому значение.
Неожиданно для себя она начинала чувствовать ревность. Впервые в жизни она начинала ревновать. Она молчала, не подавала
А потом она поняла, что Эрик и Дерек были, возможно, единственными, кто всё понимал и знал.
Она ещё не осознавала в полной мере, что с ней происходит. Но перемены оказали влияние более глубокое, чем она ожидала. И Рэй это почувствовал тоже.
– Всё ещё отдаёшься мне насильно?
Она промолчала. Он сдавил её подбородок в руке и всмотрелся в её глаза.
– Нет.
Она почти плакала. Она безумно страдала. Она не понимала сразу, но за эти три месяца, которые она жила с Рэйнольдом, он её ломал, он делал всё для того, чтобы обезопасить свою жизнь. Она продолжала работать в департаменте, мыла и убирала весь дом, готовила, стирала и вела себя так, как обычно ведут себя обычные женщины. Он заставлял её чувствовать себя обычной женщиной. Он заставлял её привыкнуть к нему, к тому, что он всегда рядом и принадлежит ей, и она сама не поняла, как это произошло, но она, всё же, прогнулась под его давлением. И как только она впервые осознала, что нуждается в чём-то большем, чем нуждалась всегда прежде, она и начала страдать.
Она вспоминала Джексона и Артура и стала думать, что бы случилось, если бы они её любили. Если бы Джексон убедил её, как все эти месяцы убеждал Рэй, что не оставит её, если бы он давил её, как давит Рэй, если бы ломал её волю и заставлял чувствовать себя несвободной. Возможно, она бы вышла за него замуж и, возможно, прониклась бы человеческим чувством. Она никогда не думала, что способна на человеческие чувства. Она никогда не думала, что безропотная покорность может завести её настолько далеко. И нужно было убить Рэйнольда, пока всё не зашло ещё слишком далеко. Она не знала, что значит испытывать ревность. Она не знала, насколько глубоко может уйти в этом чувстве. Она боялась, что начнёт ненавидеть жизнь. Нужно было убить Рэйнольда.
Она решила его отравить. Страх потерять его непонятым уже почти покинул её. Она не нашла бы покоя до тех пор, пока не убила бы Рэйнольда Эддингтона.
Она выбрала мускарин. Она решила перестраховаться и отравила всю еду, которую готовила, только накануне приняла атропин и сохранила ещё немного на случай, если доза противоядия, принятая заранее, не подействует. Только так он бы ничего не заподозрил.
Он ничего не заподозрил. Он был немного уставшим после встречи с партнёрами из Франкфурта и много ел. Он только в самом начале жутко напугал её, с сомнением всмотревшись в свою тарелку.
– Я боюсь твоей еды, буду есть это только после тебя.
Это было очень неожиданно, потому что последние три месяца он ел и ничего не боялся. Его голос звучал весело, но Имтизаль никогда не понимала, шутит он или говорит всерьёз.
– Не могу, прости, – сказала она, понимая, что единственный способ заглушить подозрения – остаться честной; – она отравлена.
Он посмеялся, но, всё же, стал есть. Ими тоже ела, и больше он не говорил ничего подозрительного. Он не обратил внимания и на то, что Имтизаль ест мало. Он казался отвлечённым. После ужина он поцеловал её и пошёл в гостиную. Ими стало немного грустно. Она была почти счастлива. Она пошла в гостиную вскоре после него. Он лежал на диване и смотрел какой-то фильм, но, увидев её в дверях, отвлёкся и поманил рукой.