Аморальные рассказы
Шрифт:
Он басит: «Можно?» Завороженный его самоуверенностью, прошу войти. Он входит, и вот он уже на середине кабинета: типичный «волосатик» в узеньких джинсах и кожаной куртке — подобные типы сотнями болтаются в определенных кварталах города. Но две вещи кажутся мне необычными и сразу удивляют: большая черная кожаная сумка с множеством кармашков через плечо и кое-как перебинтованная окровавленная рука. Сумка кажется забитой до краев; травмой руки объясняю неспешность, с которой он открывал дверь. Осматриваясь, он подозрительно спрашивает:
— Никого?
— Кроме
Он подходит к столу, сбрасывает на него сумку и объясняет:
— У меня в сумке кое-что есть, и это нужно спрятать, скажи, куда. Ты кого-нибудь ждешь?
— Нет, никого не жду. Да честно говоря, я и тебя не ждал.
Последнюю фразу я произношу, чтобы дать ему понять, что его появление мне кажется, по меньшей мере, странным.
Он принимает мои слова всерьез и говорит:
— Да-да, я знаю; но я сначала был в Милане, потом в Неаполе. Во всяком случае, ты готов, да?
— Готов? Да, я готов, — смущаюсь я.
— Ведь теперь мы в тебе нуждаемся.
Эти слова меня заинтриговали. Кто такие «мы»? И почему они во мне нуждаются? Спрашиваю, чтобы потянуть время:
— Что у тебя с рукой?
Он замечает таблоид, который я читал утром и оставил в кресле развернутым на первой странице с заголовком, написанным аршинными буквами, и говорит:
— A-а, это? Вчера вечером в ходе перестрелки меня ранили, но я уложил того, кто в меня стрелял.
Не знаю, что и сказать. Думаю, что этот незнакомый мне человек ошибся дверью. Прежде я его никогда не видел, наверное, он террорист, правый или левый, может, и грабитель, пойманный на месте преступления. Известно, что наш дом полон людей, среди них может быть и террорист, и заурядный грабитель. Но как убедить его в том, что он ошибся? Его грубое: «я уложил того» — не позволяет мне открыться. Если он перепутал дверь, может, теперь он способен уложить и меня, как свидетеля?!
Осторожно спрашиваю:
— А как ты меня разыскал? Сказал портье, что ищешь синьора Проетти?
Услышав мое имя, он и глазом не моргнул:
— Нет, я просто поднялся. Какая нужда была спрашивать? Пришел, потому что хорошо запомнил, где ты живешь. Ты что, все еще спишь?
— Да, я спал, видел повторяющийся сон и еще не совсем проснулся, — зачем-то сообщил я ему.
— Что за сон? — неожиданно заинтересовался он.
Я рассказываю ему сон. Он коротко смеется, при этом открываются белые волчьи зубы, и спрашивает:
— Скажи, ты, часом, не хочешь ли нас заложить?
— Да что ты такое говоришь! — я чист, как младенец.
— Ну, ведь дьяволом может быть один из полицейских, которому ты уже продал душу или собираешься ее продать. Берегись: у меня в сумке три «игрушки»: одна — для него, другая — для тебя, третья — для меня.
Именно эта банальность, будто цитата из бульварного романа, меня напугала больше всего, и я спросил:
— Да ты что — сумасшедший?
— Во всяком случае, с тобой дьявол просчитался: ты свою душу уже продал нам, а продать ее дважды
Я похолодел. Значит, душу я уже продал; то есть, говоря обычным языком, сам не зная, когда и где, я стал участником террористической, а может, бандитской группы. Значит, я уже вступил в одно из тех незаконных формирований, членом которого легко стать, да только живым никогда не выйти!
И тогда с деланной непринужденностью я у него спросил:
— Можно задать вопрос?
— Какой вопрос? Мне вопросы не задают, — огрызнулся он.
— Не сердись. Хотелось бы только узнать, как мы познакомились. Кто нас представил друг другу?
— Кто нас свел? Черт возьми, да Казимиро!
Кто такой Казимиро? Никогда не слышал этого имени! Наконец-то я понял, что стал жертвой недоразумения или заговора.
И как ни в чем не бывало, я поинтересовался:
— Ах Казимиро! Понятно, конечно же, Казимиро. А при каких обстоятельствах?
— Не веришь? Ладно, слушай: мы с тобой встречались именно здесь, в твоем кабинете. Тогда я тоже был в бегах. Казимиро попросил тебя приютить меня на одну ночь, и я здесь ночевал. Ты мне тогда еще ключ дал, и я им сегодня открыл дверь, — он показал мне ключ.
Наконец я смирился и сказал ему:
— Хорошо, прячь свою сумку, куда хочешь. А я спущусь вниз, пойду куплю чего-нибудь на ужин.
Что с ним стало! Он вытащил из куртки огромный револьвер, направил его мне прямо в грудь и сказал:
— Нет, звонить в полицию ты не пойдешь!
Слава богу, в эту самую минуту постучали в дверь. Стучали громко, настойчиво, не переставая, и… я проснулся.
Так это был только сон, скажем точнее, — все происходило во сне! Но стук в дверь продолжается, я бегу к двери, открываю — а вот и мой дорогой друг Казимиро, собственной персоной. Я падаю ему в объятья и говорю:
— Представляешь, ты мне приснился, а я делал вид, что с тобой совсем не знаком и не знаю, кто ты.
— Браво, вот она — твоя дружба! — парировал Казимиро.
Рассказываю ему сон. Он серьезно слушает, задумывается и говорит:
— Знаешь, на самом деле это было в 1968 году. Как-то вечером я пришел к тебе не один, со мной был некто Энрико, из ниспровергателей. После какой-то там стычки с полицией он был в бегах. Я тебя попросил оставить его ночевать. Помню еще, что в тот вечер мы очень веселились, ели и, более того, пили без меры.
Я ничего подобного не помнил, удивился и спросил у Казимиро:
— Послушай, а этот Энрико не замешан ли во вчерашней перестрелке? — и показал ему газету, на первой странице которой под заголовком был помещен целый ряд фотографий. Он рассмотрел их и покачал головой:
— Нет, тут его нет.
Потом добавил:
— Но ключ в тот день ты дал мне, а не ему. У меня была девушка, я не знал, где с ней встречаться, — в то время я жил с родителями, — напросился к тебе в кабинет, и ты дал мне ключ. Помню, что, давая мне ключ, ты тогда сказал: