Амрита
Шрифт:
– Съездить куда-нибудь? А что, неплохая идея. Я хоть завтра могу выехать, – он произнес это мечтательным тоном, будто мысль о путешествии пришла ему в голову впервые в жизни. – Нет, правда. Очень хорошо, что я собрался ехать именно сейчас, а не десять лет назад – по крайней мере, мне не придется считать каждую копейку в дороге.
– Да уж, малобюджетные путешествия пагубно сказываются на здоровье путешествующего, – зачем-то изрекла я.
Рюичиро вдруг ни с того ни с сего воодушевился:
– Знаешь, я по работе несколько раз был на Кюсю и в Кансай [5] тоже. Но один я никогда не ездил – всегда с фотографом или с редактором. Мы готовили репортажи в стиле путевых заметок. Со знакомыми, в принципе, приятно работать, не напрягает. Хотя по-настоящему все равно не расслабишься – надо собирать информацию,
5
Кюсю – один из островов Японского архипелага. Кансай – западная часть острова Хонсю.
– А может, потому, что у тебя была Маю?
– Но теперь-то ее нет.
– Ага. Теперь ее нет.
После этих слов мне показалось, будто я расстаюсь с Рюичиро, провожаю его куда-то далеко – далеко, откуда он уже не вернется. Темное, тяжелое чувство. Бар словно затопило грустью. Я испугалась этой грусти, этой тоски. В поисках спасения я обернулась в сторону стойки, но тщетно – хозяин и вторая официантка, судя по их сосредоточенным лицам, вели какой-то страшно серьезный разговор. Им было не до шуток. Помощи ждать не приходилось.
– А ведь Маю была типичной путешественницей, – неожиданно сказал Рюичиро. За весь вечер он впервые сам заговорил про Маю.
– Что значит «типичной путешественницей»? Это какой-то писательский термин или что? – улыбнулась я.
– Я как раз собирался объяснить и даже, наверное, объясню, если ты меня не будешь перебивать, – улыбнулся он в ответ. – Понимаешь, Маю смертельно устала от своей работы, закрылась от мира, но при этом сохранила какую-то наивную непосредственность и совершенно сумасшедшую непредсказуемость. Именно в этом и заключалось ее очарование. Когда путешествуешь, то странное дело… Я даже не знаю, как это объяснить. Только не пойми меня неправильно, я не собираюсь говорить банальностей типа: «Жизнь – это бесконечный путь» или «На этом пути мы все спутники», но когда ты два, три, четыре дня путешествуешь с одними и теми же людьми – мужчинами, женщинами, неважно, – в какой-то момент ты от усталости, наверное, приходишь в приятное, отчасти болезненное возбуждение. Никогда не замечала? Едет в машине компания, возвращается домой, и все веселые – даже противно становится. Смеются без перерыва, потому что в таком состоянии, что ни скажи – все кажется смешным и интересным. И, в конце концов, уже до того весело, что возникает иллюзия, что вот это-то и есть настоящая жизнь. Вернувшись домой, ходишь по квартире, и все тебе мерещится, что люди, с которыми ты путешествовал, тоже где-то здесь, рядом. Может, в соседней комнате или на балкон вышли, а потом утром просыпаешься один – одинешенек и думаешь: «Что ж такое? Куда все подевались?» – и такая тоска одолевает… Однако мы – люди взрослые, мы понимаем, что притягательность момента заключается именно в его мимолетности. И необычное кажется нам необычным только потому, что существует обыденное. Правильно? Но Маю думала иначе. Она со свойственным ей простодушием считала, что, если ты почувствовал необычность момента, ты просто обязан
– Наверное, это потому, что она была актрисой, – сказала я. После смерти Маю я много об этом думала. – Представь себе: режиссер, съемочная группа, актерский состав. Каждый раз одни и те же лица. Эти люди собираются в определенном месте в определенное время с определенной целью. Им все равно, ночь или день, они падают с ног от усталости, но продолжают сосредоточенно работать. Их связывает нечто более сильное, чем любовь или семейные узы. Они зависят друг от друга, психологически и физиологически. И все это – ради одного сценария, ради одного фильма. А после того, как отснят последний кадр, – всем спасибо, все свободны. И все возвращаются к повседневной жизни, чтобы во время пробного просмотра еще раз – сцена за сценой – пережить долгие дни съемки. Для них изображение на экране – напоминание о том времени, которое уже никогда не повторится. Своеобразное подведение итогов, конспект собственной жизни, а ведь обычные люди могут дожить до самой смерти и никогда не испытать ничего подобного. Я часто думаю, что жизнь Маю была отравлена не наркотиками, не алкоголем, а этой бесконечной чередой встреч и расставаний.
– Вот оно что. Так, значит, вы две сестрички – рабыни привычки?
– Рабыни привычки? Нет, – удивившись, сказала я. – Во всяком случае, мне что-то не верится, что какая-нибудь из моих привычек может меня убить.
– Ну да, ну да, все верно. Абсолютно другой типаж, – легко согласился Рюичиро, но его вопрос заставил меня задуматься.
А что, если все так, как он сказал?
Разве я сама, сидя за столом и макая в холодный чай сухое печенье, не вспоминаю о счастливых днях? Чем не экскурсия в прошлое?
И чем моя нынешняя жизнь в доме, где кроме меня живут три женщины и маленький мальчик, отличается от того путешествия, о котором говорил Рюичиро?
Все это было так непонятно. Я интуитивно чувствовала опасность и не хотела ничего понимать. Мне было страшно.
Если копнуть чуть глубже, то не только я, но и любой человек в подобной ситуации быстро окажется там, где оказалась Маю.
В два часа бар закрылся. Уборка заняла несколько минут, и в начале третьего мы вышли на улицу. Дождь прошел, на небе виднелись звезды. В прохладном ночном воздухе едва ощутимо пахло весной. Я пожелала хозяину спокойной ночи, и мы остались с Рюичиро вдвоем.
– Ты на такси поедешь? – спросила я.
– Других вариантов, кажется, нет.
– Не подбросишь меня до дома?
– Почему бы не подбросить? Это же по дороге… Погоди, а не у тебя ли, случайно, моя книга?
– Чего?
– Да я вчера книгу одну у себя искал, так и не нашел. Мне вдруг очень захотелось ее прочитать. Я даже в книжный магазин около дома сходил, но у них этой книги не было. Ну, я и подумал, что ты ее могла случайно забрать вместе с вещами Маю. «Лейтесь, слезы» Филипа Дика. Издание дешевое, самый обычный покетбук, но раз уж мы едем мимо твоего дома, может, я заодно и книжку заберу?
– А… ты знаешь, о чем эта книжка? – спросила я.
По темным улицам текла, плавно изгибаясь на поворотах, река ночных такси – машины проносились мимо одна за другой. Весна готовилась сменить зиму: темнота вокруг была напоена свежестью, в воздухе витал призрачный, как мечта, тонкий запах.
Рюичиро безмятежно сказал:
– Не-а. Я даже не помню, когда ее читал – очень давно. У меня все книжки Дика в голове перепутались. Пожалуй, я ни одного сюжета не вспомню, так чтобы от начала до конца. А ты ее читала?
– Да нет вроде, – ответила я.
– Понятно. – И с этими словами он остановил такси.
Дома было темно, свет нигде не горел. Мы с Рюичиро на цыпочках поднялись на второй этаж в мою комнату.
Все книжки, оставшиеся от Маю, лежали у меня в комнате – за полгода руки не дошли их разобрать. Покетбуки были сложены в четыре аккуратные кучки возле кровати.
– Подожди немного, ладно? Я сейчас поищу твою книжку.
– Давай я тебе помогу.
– Да ладно. Сядь, посиди, – сказала я и, повернувшись к нему спиной, занялась поисками.