Амулет Самарканда
Шрифт:
А вот наставник сразу ему поверил. И наконец-то получил возможность дать волю своему гневу.
— Это последняя капля, Мэндрейк! — крикнул он. — Я отдам тебя под суд! И даже если тебя не посадят, тебя отчислят из учеников и вышвырнут на улицу! Я тебя выгоню! Никто не возьмет тебя на работу! Ты превратишься в нищего, в простолюдина!
— Да, сэр.
Натаниэль был сейчас согласен на всё, только бы Лавлейс ушёл.
— Лавлейс, мне остается только принести свои извинения. — Андервуд немного совладал со своим порывом и теперь горделиво выпятил грудь. — Мы оба пострадали. Он предал меня — а у вас украл это могущественное
Он взглянул на небольшой овальный медальон, свисающий из кулака Лавлейса, и во внезапном роковом озарении осознал, что же это за вещь. И судорожно, со свистом втянул воздух сквозь зубы. Звук был негромким, но Натаниэль отчётливо расслышал его.
Лавлейс не шелохнулся.
Лицо Андервуда залила мертвенная бледность. Он быстро взглянул на Лавлейса, проверяя, заметил ли тот что-либо. Натаниэль невольно последовал его примеру. В висках звонко пульсировала кровь, но Натаниэль всё равно услышал, как Андервуд пытается продолжить прерванную фразу:
— …и… и мы оба должны теперь проследить, чтобы он понес должное наказание, да, должны. Он пожалеет о том дне, когда придумал всё это…
Второй волшебник вскинул руку. Андервуд мгновенно умолк.
— Что ж, Джон Мэндрейк, — сказал Саймон Лавлейс. — Тебе почти что удалось произвести на меня впечатление. Да, я действительно пострадал. Последние несколько дней были весьма трудными для меня. Но, как видишь, я вернул себе то, к чему стремился, и теперь всё будет хорошо. Можешь не извиняться. Для твоего возраста вызов такого джинна, как Бартимеус, — незаурядное достижение. А то, что ты сумел на протяжении нескольких дней удержать его под контролем, — ещё поразительнее. Ты заставил меня понервничать — это мало кому удаётся — и оставил Андервуда в дураках — в этом, впрочем, ничего примечательного нет. Всё прекрасно. Только вот конец подкачал. Что это на тебя нашло, что ты решил во всём сознаться? Я мог втихую разобраться с Андервудом и не тронуть тебя.
Голос Лавлейса звучал спокойно и рассудительно.
Андервуд попытался было что-то сказать, но Лавлейс оборвал его:
— Помолчите! Я хочу услышать соображения мальчишки.
— Да просто он не был в этом виноват, — бесстрастно произнёс Натаниэль. — Он ничего не знал. Вражда была между вами и мною, даже если вы ничего об этом и не знали. А он тут ни при чем. Потому я и вмешался.
Натаниэля охватило тягостное чувство: ему показалось, что все его усилия были тщетны. Лавлейс рассмеялся.
— Это что, этакая детская концепция благородства? — поинтересовался он. — Что-то в этом роде я и предполагал. Да, весьма благородный поступок. Геройский, но дурацкий. Откуда ты всего этого набрался? Что не от Андервуда, так это точно.
— Я обворовал вас, потому что вы меня оскорбили, — сказал Натаниэль. — Я хотел сам отомстить вам. Вот и всё. Накажите меня, если хотите. Мне всё равно.
В душе Натаниэля под мрачной покорностью судьбе начал пробиваться росток надежды. Может, Лавлейс всё-таки не поймёт, что они знают об Амулете Самарканда! Может, он как-нибудь накажет Натаниэля да с этим и уйдет…
Очевидно, Андервуд лелеял ту же надежду. Он нетерпеливо ухватил Лавлейса за руку.
— Саймон, вы же видите — я тут совершенно ни при чем! Это всё паршивец Мэндрейк. Разбирайтесь с ним, как вашей душе угодно. Вы можете наказать его за это преступление, как сочтете нужным. Я предоставляю вам в этом вопросе полную
Лавлейс спокойно высвободил руку.
— Спасибо, Андервуд. Я в самом ближайшем будущем определю ему меру наказания.
— Вот и прекрасно.
— Сразу же после того, как разберусь с вами.
— Что?..
Андервуд на миг оцепенел, а потом развернулся и со скоростью, удивительной для человека его лет, ринулся к открытой двери. Но в тот самый миг, когда он несся мимо Натаниэля, невесть откуда взявшийся порыв ветра захлопнул дверь. Андервуд вцепился в ручку двери и принялся дёргать её изо всех сил. Но дверь не открывалась. Андервуд зарычал от страха и обернулся. Теперь они с Натаниэлем смотрели на Саймона Лавлейса — а тот глядел на них, стоя в дальнем углу кабинета. У Натаниэля подгибались ноги. Он в отчаянии озирался по сторонам в поисках Бартимеуса, но паука нигде не было видно.
Лавлейс плавным, изящным движением надел на шею цепочку с Амулетом Самарканда.
— Я не дурак, Джон, — сказал он. — Конечно, вполне возможно, что ты и вправду не знаешь, что это за вещь, — но мне, честно говоря, слабо в это верится. А бедолага Артур уж точно всё знает.
Заслышав это, Андервуд схватил Натаниэля за шиворот. Голос его срывался от страха.
— Да, но я никому ничего не скажу! Вы можете на меня положиться, Лавлейс! Держите Амулет у себя, сколько вам угодно, — я и слова не скажу! Но этот придурок слишком привык лезть не в свои дела! С ним надо покончить, пока он ничего не разболтал! Убейте его, и вопрос будет решен!
Он больно сжал шею Натаниэля и швырнул его вперёд. Мальчик вскрикнул от боли. Лавлейс самодовольно ухмыльнулся.
— Какая преданность наставника своему ученику! Очень трогательно. Вот видишь, Джон, — мы с Андервудом преподали тебе завершающий урок искусства волшебства. Возможно, с нашей помощью ты поймёшь, как ошибся, явившись сегодня ко мне с повинной. Ты верил в некий кодекс благородного волшебника, которому полагается отвечать за свои деяния. Так вот, всё это лишь пропаганда. Ни кодекса, ни волшебников, которые его соблюдают, не существует. Равно как не существует чести, благородства и справедливости. Каждый волшебник действует исключительно в своих интересах и не упускает ни малейшей возможности провернуть что-либо к собственной выгоде. Пока он слаб, он старается избегать опасностей — именно поэтому посредственности из кожи вон лезут, лишь бы найти себе местечко внутри системы. Артуру об этом прекрасно известно — не так ли, Андервуд? Но если волшебник силен, он наносит удары. Как, по-твоему, Руперт Деверокс пришёл к власти? Его наставник двадцать лет назад убил предыдущего премьер-министра в ходе государственного переворота — а Деверокс унаследовал титул. Такова истина. Такова жизнь. И когда я на следующей неделе пущу Амулет в ход, я буду следовать великой традиции, восходящей ещё к Глэдстоуну.
Сверкнули очки, и рука Лавлейса начала подниматься в каком-то жесте.
— Кстати, может, это тебя немного утешит: ещё до того, как ты появился на сцене, я решил, что убью всех в этом доме. Я не могу позволить себе рисковать. А потому твоя глупость, заставшая тебя явиться сюда, на самом деле ничего не изменила.
Перед глазами Натаниэля встала миссис Андервуд, хозяйничающая на кухне. На глаза у него навернулись слёзы.
— Пожалуйста!..
— Ты слаб, мальчик. В точности как и твой наставник.