Амулет Золотого Льва
Шрифт:
Но, миновав околицу, мы убедились, что главная улица пуста. Звон балалайки доносился с крайнего двора. На завалинке покосившейся избенки сидел морщинистый старичок в драном треухе, с прилипшей к губе недокуренной «козьей ножкой» и тренькал по струнам.
– Доброго здравия, почтенный, – поздоровался Вольф, и мы тоже присоединились к приветствию.
– И вам не хворать, добрые путники, – прошепелявил старик.
– Не скажите ли, уважаемый, нет ли в вашей деревне трактира или постоялого двора?
– Нету, –
– Кому ж налоги платите, барину?
– Да не, какой там барину. Самому ентому, как бишь его, чародею, магу, тьфу! И не упомнишь, как звать-то!
– Бэдбэару?
– Ага, ага!
– А на ночлег кто-нибудь пустит?
– Дык ета… Ступайте, вон, третья изба справа. Там вдова одна живет, бездетная, она и приютит.
– Спасибо, добрый человек.
– И вас храни Господь! Огоньку не будет?
Я бросил ему коробок спичек. Он ловко поймал коробок, раскочегарил свою «козью ногу», убрал спички в карман и снова забренчал на балалайке, а мы двинулись по указанному адресу.
Двор у вдовы был обнесен невысоким плетнем. Хозяйка как раз возвращалась с огорода, неся в подоле огурцы и зелень.
– Доброго здравия, – обратился к ней Вольф, он сегодня выполнял обязанности дипломата.
– Благодарствую. И вам того же
Ей было на вид около сорока пяти и здоровье, судя по всему, крепкое, что называется кровь с молоком.
– Пустишь, хозяюшка, на ночлег?
– Отчего ж не пустить, коли люди хорошие. А ежели с каждого по три грошика, так еще и отхарчую.
– Будь любезна. Как зовут-то тебя?
– Марфой с детства кличут. Ставьте лошадей в стойло и в хату милости прошу.
Она открыла плетневые ворота, впуская нас на подворье. Подворье у Марфы имелось богатое: рига, амбар, сараи всякие. В одном стояла корова, в другой, пустой, мы завели своих коней, расседлали, и они захрумкали сеном. В избе пахло свежевыпеченным хлебом. Марфа провела нас в горницу.
– Вы располагайтесь. А я насчет ужина похлопочу.
Горница просторная и чистая, ничего лишнего: лавки, стол, пара сундуков, комод, зеркало. Образа были задернуты занавеской, да, собственно, молиться из нас никто не собирался. Я с наслаждением растянулся на жесткой лавке. После целого дня, проведенного в седле, не было ни одного участка тела, который бы у меня не ныл. В горницу влетела девчушка, лет пятнадцати-шестнадцати, миловидная, но ее уродовала огромная бородавка около носа. Увидев нас, девушка смутилась, сдернула с головы красный платок и закрыла им пол-лица.
– Ой! А где баба Марфа?
– На кухне, милая, – ответил Вольф, плотоядно улыбаясь.
Девчонка смущенно хихикнула и скрылась, захлопнув дверь. Через некоторое
– …ступай, Матрена, – говорила она, заканчивая, видимо, разговор с девушкой. – И не забудь: по полной луне перевяжи на ночь волосом и накрой черным платком. Наутро – как рукой все снимет. Ну, ступай! Вот, кушайте, гости дорогие, чем Бог послал – со мной переслал.
Она поставила чугунок на стол, принесла еще огурцы свежие, огурцы соленые, грибочки и сало.
– Эх, закусон пропадает, – посетовал я, жалея о том, что оставил у бабки в избе командорову флягу.
Но Лешек оказался предусмотрительнее меня. Из недр своего рюкзака он извлек знакомую мне баклажку. Надеюсь, вы не забыли о ее чудесном свойстве никогда не оставаться сухой. Как умудренный опытом человек, я предупредил:
– Только по ма-а-аленькому глоточку!
– По большому, – не согласился со мной Вольф.
– Хорошо, по ма-а-аленькому большому глоточку.
Глава 5. А ВОТ И ЛЕВ
Печь, ввиду наличия отсутствия дров, последнее время топилась соломой. А потому кирпичи к утру остывали и уже не грели тело, а наоборот, тянули тепло из него. Проснувшись и поворочавшись с боку на бок, пытаясь согреться, Лева Зайцев решил, что пора вставать, но не спешил открывать глаза, оценивая обстановку в доме. Обстановка подсказывала ему, что все уже на ногах и, кажется, позавтракали. Без него. Даже не удосужились разбудить.
Спрыгнув с печки, он увидел еще сидящих за столом детишек. Мать их, то есть свою жену, Лева в избе не обнаружил, значит вышла во двор. Сев за стол, он потрепал ребятишек по головам, подмигнул им и улыбнулся. Изобразив рукой человечка, пальцами зашагал к чугунку, стоявшему в центре стола.
– Топ-топ, ну-ка, ну-ка, посмотрим, что тут папке есть покушать. Папка у нас голодный, как лев! Р-р-р!
Дети засмеялись. Скинув крышку с чугунка, Лева убедился, что он пуст. В горницу вошла жена. Прошла мимо него, как мимо пустого места, делая вид, что не замечает.
– Мусик, а где же завтрак? – возмущенно протянул Лева.
– А где деньги?!
– Будут деньги, ты же знаешь, зарплату задерживают…
– Вот получишь, тогда и позавтракаешь, и пообедаешь, и поужинаешь!
– В огороде ничего, что ли, не растет? Корова, что ли, не доится?
– А то не знаешь! Капусту всю почти поели – из незрелой все лето серые щи варила. Хоть чуть-чуть на закваску надо оставить, чтоб закачанилась! Огурцы, вот, последние сняла солить. Репу не дам, хоть она пусть дозреет. Молоко – детям, остатки продаю, надо же и пастуху заплатить, соль, мыло покупать надо. Хочешь есть – иди, вон, морковки надергай, да грызи. Ты же у нас Зайцев!