Амур-батюшка (др. изд.)
Шрифт:
– Видишь, он был силен, а у нас уж той силы-то нет, род извелся от натуги да голода. Теперь только слава, что Силин, а уж без силы. На старых местах народ изникает, слабеет. Нечего туда и писать зря! Если туда писать, так надо им подвижку сделать. Призвать их к новому-то.
– Вот и призови, – сказал телеграфист.
– Не-ет! Я напишу сам, а то вы смеяться будете.
– Как ты напишешь – ты неграмотный?
– Почем ты знаешь? Туда писать – надо заманивать.
– Народ ищет, где бы жизнь устроить по-новому. Куда бы уйти. Кто на Амур… В урманы… Беловодье какое-то появилось, – толковал дед. – А устроится на новых местах и думает: «Не зря ли старую-то землю кинули, хорошая там земля, кому она достанется, если вся родня оттуда выедет, может, там как-то надо устроиться?..»
Верно, и там хорошо! Любил Егор и ту землю, и те горы, и ту реку. «Хорошо у нас там, сколько про горе ни вспоминай… Не отступился ли я от своего, перейдя сюда? Родина ли мне тут? Не там ли надо было стоять?»
В зыбке закричал ребенок.
– Вон наша родина-то орет, – кинулась к зыбке Наталья.
Она ласково заговорила, утешая ребенка и расстегивая кофту.
Егор просветлел. Сразу, одним словом жена направила по-новому все его мысли.
«Да, Алешке уж тут родина!» – подумал Егор.
Третий сын родился у него. «Один сын – не сын, – говаривал он, – два сына – полсына, три сына – сын. Моим детям уж тут родина».
Силин начал, как и все, с поклонов, перечислил всю родню, описал, как построил дом, как завел пашню.
– Да еще пиши так, – продолжал он, – пиши, пиши, не смейся: «Тут на телеге ездишь – колеса красные от ягоды. На деревьях пирожки растут. Весло в реку воткнешь – стоймя плывет, не тонет: рыбы много». Иначе их не зазовешь!.. – при общем хохоте заявил Тимошка.
– Вот я не пойму, почему деды мои ушли из теплой стороны, от яблоков, – перебил его Бердышов. – Расейским хочется на Амур, а мне в Расею.
Гости стали расходиться.
– Ты бы взялся сына грамоте учить? – спросил Егор телеграфиста.
– Пожалуй, – охотно согласился тот.
Наутро Сергей увез письма в Экки, чтобы со станка отправить их первой почтой.
Дедушке Кондрату сладу не было со внуками, когда речь заходила про жизнь на старых местах. Васька и Петрован плохо помнили, как там жилось, но ничто российское, по их мнению, в сравнении со здешним не шло.
– Живете вы тут, верно, сытней и лучше, но старые-то места помнить надо.
– В России ичигов нету, – говорил Петрован. – Зимой – лапоть, летом – лапоть… Да еще, дядя Ваня сказывал,
– Река – мелкая.
– Соболя нету, только зайца лови.
– Тебе хорошо, – отвечал дед, грозя белым дряблым пальцем. – Тебе уж после меня в землю ложиться. А мне-то как – первому: болота, глина, а я один буду… – Старик всхлипнул. – Тут и кладбища нет. Зароют на бугре. А потом какой-нибудь дурак кости вытряхнет… или водой их размечет…
Расстроенный старик пошел запрягать коня, чтобы ехать за дровами. День был сумрачный, небо заволокло тучами.
Едва дед завел Саврасого в оглобли, как в воротах появился Бердышов. Иван был навеселе. Мохнатая соболья шапка его в снегу.
– Ну что, дедка? Письма уехали? Слава богу!.. Ты не серчай на меня. Ты ведь только говоришь про Расею, а сам, поди, рад, что выбрался оттуда.
От волнения руки у старика затряслись, и он выронил оглоблю.
– Нет, ты не думай так. – Дед отставил дугу в сторону. – Там земля, знаешь, вся сплошь запахана…
Дед подозревал, что все неуважение к старой родине идет от Ваньки Бердышова.
– Ну, что ты расстроился? – воскликнул Иван. – Я пошутил. Сам же я русский, всегда Расею помню и желаю туда съездить.
Иван, тряся головой, пошел со двора.
Старик огляделся, схватил бич и вдруг, размахнувшись, стегнул Ивана ниже спины так, что тот подпрыгнул.
– Ты че это? – обернулся он. – Больно, дедка!
– Ничего! – сурово ответил старик. – Иди с богом. Про Расею больше не шути!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Коротко подстриженный, в сапогах и в русской вышитой рубахе, Айдамбо стоял перед Иваном. С ним приехал Покпа.
– Сватаемся, – коротко и добродушно сказал старик.
– Здорово, Покпа.
– Моя теперь не Покпа! Моя крестили, русское имя дали. Теперь моя другой имя… Мария!
– Как, ты сказал, тебе новое имя? Повтори.
– Мария меня назвал поп.
– Мария? Что так?
– Че Мария? – вспыхнул Айдамбо. – Я ему говорю: конечно, не Мария.
– Че не Мария, что ли? – рассердился старик.
– Да почему Мария? Поп, что ли, пьяный был?
– Такой имя.
– А старуху ты крестил?
– Крестил! Его тоже рубаху надели. Моей старухи теперь имя Аникей.
– Он Аникей, а она Мария, – недовольно оказал Айдамбо. Видно было, что ему уже надоело спорить об этом с отцом.
– Мария – такое имя баба не годится, – рассуждал Покпа. – Конечно, лучше буду моя Мария! Че Аникей! Как баба.