Амур-батюшка (др. изд.)
Шрифт:
Зеленые кедры пятнами выступали из желто-красной тайги. Сила бродила в деревьях, соки побежали по всему бесчисленному множеству стволов. Большая тайга стояла еще почти без зелени, но была уже не в один серый цвет, как зимой.
«Так вот и народ… – думал Егор. – Живет народ, сер и слаб, и вдруг забродили соки, пошли пятна. Чуть заметно оживились люди. А солнце ударит в чащу – и в каждой былине поднимается сила, зелень, цвет; все переменится. Люди оглянутся – и сами себя не узнают: „Мы
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Амур все бьет и ломает. Тальниковый лес с подмытого треснувшего берега плетнем повалился в реку.
Улугу подъехал к обрыву в оморочке.
– Берега нету, пристать некуда? – крикнул он Силину.
– Чего сердишься? – отозвался Тимошка.
Гольд не ответил ему, с досадой вытащил оморочку в кустарник, швырнул ее и, захватив вещи, проворно полез на обрыв. Забравшись наверх, он оглядел реку, лес, озеро, с досадой что-то пробормотал и побрел к огороду Кузнецовых. Там сел на сломе и закурил трубку, глядя, как работают хозяева.
– Ну, как живешь, Улугу? – подсел Федюшка. – Дай закурить…
– Худо! – отдавая берестяную коробку с табаком, ответил гольд с таким выражением, как будто это само собой разумелось.
– Чем же худо? – подошел Егор.
Гольд покосился на него и смолчал.
– Что молчишь?
Улугу поглядывал по сторонам. Вид у него был такой, как будто русские к нему приехали и пристают, а он не желает разговаривать.
Видя, что Улугу не в духе, Кузнецовы снова принялись за дело.
– Ребята, не досаждайте ему, пусть одумается человек, – сказал отец.
Улугу долго сидел и курил.
– Ну, худо, что ли? – восклицал Улугу, сидя вечером в избе Кузнецовых. За столом у него отлегло, и он стал разговорчивей. – Лед прошел, а гусь дорога нету?
– Как это гусям дороги нету?
– Конечно, гусь надо другую дорогу искать. Старая дорога пропали. Вот с колокольни гуся стреляли. Теперь другой дорогой летает.
Кузнецов недоумевающе смотрел на гостя.
– Ты заговариваешься, – заметил Тимоха.
Улугу метнул злобный взор на Силина.
– Гусь раньше близко садился, а теперь далеко. Раньше как раз на протоке садился. Чистенький такой коса, гусей много сидели, – оживляясь, с умилением сказал Улугу. – Ружьем палить прямо из дома можно… далеко не ходить.
– А теперь?
– Что теперь! – махнул рукой гольд. – Теперь косу затопило, вода верхом ходит, оморочкой ехать надо далеко, однако, кругом острова.
– Парень, кругом острова ехать – руки отмахаешь, пол версты будет. Конечно, из дома лучше бы тебе стрелять…
– Кто же виноват, что косу затопило?
– Кто виноват! – зло
– Как так? Ведь это в прошлом году гусей стреляли. Разве гусь помнит?
– А разве нет? Что его дурак, что ли? Косу еще не затопило, гусь на старое место летал, а поп как раз на колоколе каждый день играл, пугал, наш гусь обратно пошел. Конесно, если не русский, так кто виноват. Моя, что ли?.. Конесно! – оживляясь, продолжал Улугу. – Рыбка тоже пугали. Дерево стучит…
– А рыба слышит, что ли?
– А че, его глухой? – с обидой воскликнул Улугу. – Когда лес рубили, его слышит…
– Парень, ты здорово по-русски говорить стал, так и режешь.
– Конесно! Худо, что ли! – с гордостью ответил Улугу.
– Ну, это все ничего! – сказал Егор. – Как оспа-то?
– Оспа, его ходит… Уже недалеко. У нас в деревне одна старая фанза была, где Покпа, Айдамбо жили, знаешь? Айдамбо новый дом строил, и Покпа туда пошел. А старый фанза бросали. Туда чужой бедный люди приехал и поселился. Там оспа теперь. Еще у нас много людей теперь голова болеют, – пожаловался Улугу. – Они понимать не могут ничего.
– Верно, много гольдов за эти годы тряхнулись умом, – согласился Тимоха.
– На нашем озере теперь худо жить. Сибко сум…
– Какой сум?
– Ну, его сумит, гремит, народ чужой ездит. Как праздник, так идут, кричат, рыбка пугают…
– Парень, это в голове у тебя покоя нету, вот ты и придираешься, – обнял гольда Тимоха. – Ты лучше оспы бойся. Эту фанзу сжечь надо и людей к себе не допускать.
– Че тебе! – со злом скинул с плеча его руку Улугу. – Наса саман тихонько играет, – продолжал он про то, что тревожило его, – гуся, рыбу не пугает. А тот играет – сибко сум…
– Как это поп играет?
– Колокол его, у-у, как играет… Сибко колокол стучит, Саман бубен играет, а поп – колокол. Все равно бубен. Только бубен веревка нету. Все равно богу молится.
– Поганый ты нехристь! – рассердился дед и отошел.
Улугу нахмурился.
– А как огород-то?
– Гохча копает, – ответил Улугу. Но его тревожили общие вопросы, а не огород. – Теперь каждый дом свой саман есть. Кругом люди заболел. Жить трудно.
– Вы еще не видели, как бывает трудно жить. Вам только руку протянуть – мясо в тайге ходит.
– Нам не трудно, что ли?
– Гуся, рыбы у вас до черта.
– Что тебе, скажи! – с презрением воскликнул Улугу. – Разве гусь всегда тут живет? Зимой, что ли, он летает? А сегодня опять какой-то русский озером ходил и пугал все. Прямо не знаю, куда от русских деваться!
– Спокойно не живется?
– Нет!
– На русских и русским же жалуешься, – молвил Федя.