Амур-батюшка (Книга 2)
Шрифт:
Гольды приезжали к Ивану. Из остатков прошлогодних запасов он угощал их так, словно был еще богат, но денег за пушнину не платил, откровенно признаваясь, что у него их нет. Но гольды, как видно, надеялись, что Бердышов вывернется и все останется по-прежнему.
Как-то раз Иван, одетый в старую овчинную шубу, пришел вечером к Кузнецовым. Он сел на пол у порога. Анга вошла следом и, держа на коленях девочку, устроилась на табуретке. Она любила послушать рассуждения мужа.
– Я в Хабаровке отца встретил, - сказал Бердышов после длительного молчания.
– Когда продулся-то?
–
– Нет, еще до того...
– Ну и как он?
– Еще ладный. Он зимует в станице выше Хабаровки, у брата. Приехал летом, да ходили куда-то, задержались, и уж шуга прошла.
– Не ругал он тебя?
– Как не ругал! Че он - не отец, что ли, мне? Паря, еще и за волосья хватал.
– Что же ему не понравилось?
– Да что столько лет пропадал, не объявлялся.
– Неужто бил?
– не верил Федька.
– Как же! Все доказывал, что живу неправильно. У меня здоровый отец. Обещал к нам приехать. Он далеко живет, в Забайкалье. Наезжал гостить к брату Мишке в станицу, и они на два дня являлись в Хабаровку. Отец смолоду всю жизнь хотел на Амур, а не ужился. Вернулся домой на Шилку.
– А брат?
– Брат - атаман в станице. Он всегда ленивым был, ему начальником подходяще.
– Ты не ладишь с братом?
– Пошто не лажу? Нет, мы с ним дружно живем. Это у нас, у забайкальцев, так уж заведено: будто бы ругать друг друга, просмешничать ли... Отец-то мой эту землю завоевал, все в нее стремился, ругал свое Забайкалье, говорил: "Камень один, больше нет ничего". А оказалось, обратно потянуло на камень-то. Пожил тут и опять вернулся в свою деревню... Скажи, зачем человек всю жизнь стремился?
– Не себе хотел - детям.
– Верно, для людей получилось, - молвил Иван.
– А кому ты проиграл?
– Всем понемножку. Китайцу Ти Фун-таю - в Хабаровке, есть такой лавочник; Рубану, Кешке Афанасьеву. Ты его знаешь, Кешку. Он с вами на плоту ехал. Паря, благородная компания собралась!
– Иван помолчал и усмехнулся.
– А я рад, что проиграл. Лучше! Опять стану вольным человеком, охотником.
– Я и то замечаю, что вместе с собаками в нарты впрягаешься, - сказал Федюшка.
– Обеднел! Хорошего-то мало в торговле: крупу гольдам развешивать, с тряпками возиться, обманывать приходится... Эх, Егор, будем мы с тобой пахать, охотиться, рыбачить!
Но Егор не верил Бердышову. Он чувствовал, что Иван вряд ли смирится. Не такой он был человек, чтобы отступаться.
– Бедный стал, чего запел!
– посмеялся Силин.
– Вот я теперь припомню тебе все!..
– На охоту теперь опять пойдем вместе, - смущенно смеялась Анга.
Она была оживленна и радостна. Ей казалось, что Иван стал ей таким же близким, как раньше.
– Отторговались!..
– качала головой Наталья.
По вечерам Иван, как бывало прежде, сидел допоздна у Кузнецовых, беседуя о жизни.
– Ты опять как свой стал. А то было отдалился, - говорил ему Барабанов.
– Значит, когда я торговал, то вам все же обидно было?
– Да кому как. А мне ты завсегда приятель - хоть богатый, хоть бедный!
Гольды
– Пусть ругаются, я хочу в жизни пожить вольно. Пусть бедно, но вольно, - говорил Иван.
– Трусы бедности не терпят, а я сам себя прокормлю. Торговля-то кабалит. Если по-настоящему торговать, надо целую войну вести, башку большую на плечах иметь, видеть все, что впереди и на стороне, а я теперь отдыхаю, - кутался Иван в свою рваную овчинную шубу и ухмылялся.
– Завтра вместе на охоту пойдем.
– Как в первый год у нас стало, - говорила Наталья.
– Так же люди собираются и беседуют задушевно. Только тогда в бедности мучались, а нынче полегче.
Егор помалкивал. Его занимало, чем все это кончится.
* * *
– Иван обеднел!
– торжествовали торговцы.
Они навели справки и убедились, что это так. Судьба покарала его за преступление. Возмездие свершилось!
Гао решил съездить к нему. Он полагал, что сейчас представляется удобный случай. "Теперь вся огромная торговля Бердышова может перейти к дому Гао. Потерпев крушение, Иван сразу получит второй удар. Надо испугать его. Человек должен сникнуть. Попробую этот старый, угодный обществу путь... Бедные всегда трусливы. А богатый, вдруг ставший бедным, должен оробеть еще сильней. Если бы Иван остался богат, я искал бы его дружбы. Но когда он обеднел, его надо добить, чтобы не было опасных примеров. Пусть торгуют из русских другие. Рядом с ними я всегда в выгоде..."
Нарты Гао вихрем мчались по дороге, укатанной почтой и обозами. На сугробах струйка снега ударяла в лицо, и тогда Гао закрывался пушистыми мехами выдр. Он мог терпеть любой ветер, не боялся мороза, но он видал, что богачи прячут лица в дорогие меха, и ему казалось, что, разбогатев, он стал так же нежен, как и они.
"Да, надо добить Ивана! Исправник не пожалеет его..."
С убийством Дыгена Оломову было много хлопот. Он простил преступление богатому, сделал вид, что ничего не знает, но бедняку не позволит быть преступником. "Даже я не упущу случая..."
Гао приехал к Бердышову. Он явился в блеске шелков, весь в выдрах. Курма, пышная шапка, сияющее холеное лицо, блестящие черные глаза - во всем было довольство.
– Можно?
– Можно.
– Подериза не буду?
– насмешливо и дружески спросил он.
– Нет, драться не буду, заходи, - засмеялся Иван.
"Чем ты меня теперь угостишь?" - подумал лавочник.
"Зачем, он приехал?", - подумал Бердышов.
Иван достал из старого ящика бутылку сладкого вина.
– Церковное вино! Знаешь - церковь?..
Гао с наслаждением выпил два стакана. Он был в ударе. Он чувствовал силу, гибкость, ловкость своего ума. Казалось, ничего невозможного не было сейчас для него.
– Меха у Покпы купил?
Бердышов махнул рукой.
– Что вспоминать!
– Как торгуешь? Зачем подериза!
– воскликнул Гао.
– Я такой человек, драться не люблю. Торговое дело тоненькое. Надо хорошо делать. Ты, если дерешься, торговать не можешь!
Гао тонко улыбался, подергивался и покачивался, как бы в такт какой-то музыке.