Амур-батюшка. Золотая лихорадка
Шрифт:
– Нет, это орловцы-дубинники: гром гремит, а они думают – барин едет. «Ванька, – говорят, – айда догоним его с дубинами». А китайцев у нас нет.
– Паря, что такое? – удивился Бердышов. – Неужто у вас никаких нет народов, кроме русских? Занятно бы поглядеть!
– Вот я смотрю на тебя – чудная у тебя морда… Мельком на тебя взглянешь – азиат… Бурят или будто тунгус. А приглядишься – нет. Русский человек… глаза, ноздри… А заговоришь, глаза блеснут – опять будто дикарь…
– Одичал! – притворно сокрушался
– Вот ты мне что скажи, – спрашивал после обеда Родион, – есть черти или нет? А? Я полагаю, что нет. Чертей бабы придумали, чтобы было на кого сваливать. Но все же я признаю, что иной раз не все бывает чисто. Вот вчера мы ехали, и горы были по левой стороне, потом смотрю – горы справа пошли. Где верх, где низ – понять нельзя, будто другой рекой едем. А потом все обратно установилось.
– Да, такое дело не без чертей, – смеялся Иван.
– Чертей я не признаю! Ты тоже для баловства про них говоришь. Ты любишь людям головы морочить. Я знаю, сам ни в чох, ни в сон не веришь.
– Я думал, ты чертей испугаешься – на Дыгена не пойдешь.
– Э-эх! – Родион ударил кулаком по столу. – Пусть знают, как сюда ездить! Манзы прослышат про такое дело – на тебя молиться станут. Китайцы его сами ненавидят. Только надо ожидать, когда узнают.
– Скажи по душе: все же страшновато?
– Да как сказать… Маленько есть. Да ежели тигров сожалеть, то тогда они нас поедят самих. Ваня, а ты домой не езди.
– Верно, паря, тебя нянчить останусь.
– Ванька, оставайся, скоро пасха, мы всю деревню песни петь заставим, бабам платков пообещаем, девчонкам пряников: гулянку сделаем… Я знаю тебя, ты все врешь! – вдруг воскликнул Шишкин. – Хитрый, тварь! Когда ты на реке нойона встретил, почему не сгреб? Молчи, не дам тебе соврать. Ты его нарочно отпустил.
– Нет, правда, я не знал. Какая мне выгода его отпускать?
– Ты давно в тайге шляешься, понимаешь, когда кого бить. Ты его отпустил, чтобы он жиру нагулял.
– Как же, паря, это надо знать, когда зверя бить, – засмеялся польщенный Иван. – Зачем бы мне тогда драться с ним?
– Для устрашения! Я верю, ты желаешь, чтобы нойоны сюда не шлялись. Конечно, может быть, ты потому на реке дрался, что хотел мужиков в свою компанию завлечь, сообразил повернуть их на драку. Сам пример подал, чтобы согрешили вместе.
– Чудак ты… А что, у вас в ключе выдры есть?
– Не заговаривай зубы… Я и так могу замолчать. Пойдем прогуляться. Наплевать на всех!
Мужики вышли на двор.
– А тигру-то кто испортил? – спросил Иван. – Смотри, из морды усы повыдергивали. Плохо дело… Ей без усов не та цена. А за усы китайцы все дадут.
Родион кинулся к шкуре.
– Ах, твари! Это они! Баба говорит, Ванька Галдафу ее смотрел… – И Родион побежал в избу. – Кто китайцам шкуру показывал? – заорал он на Петровну.
– Спирька тут возился
– Сейчас пойду, сгребу его за шиворот, сюда приволоку. А ты чего смотрела? Как у тебя избу не утащили? Ну, погоди, будет от меня Спирьке.
Иван вдруг засмеялся беззвучно и замотал головой.
– Ты чего? Овода напали?
– Паря, смеху! Ты бы знал, чего только про тебя не говорят!
– Мало ли! – смутился Родион. – Уши большие – слушай.
– Ты, сказывают, в тайге у гольдовских божков водку выпиваешь. Пьяный оттель выходишь…
Оба мужика покатились со смеху.
– Ну, все это пустяки, – весело сказал Родион. – У нас рядом Халбы – гольдяцкая деревушка. Там у них в лесу ящики стоят. В ящиках такие черти усатые размалеваны – куда тебе… А у меня там друг шаман. Если ящики пусты, он пошаманит, настращает гольдей, чтобы несли в тайгу водку. Мы, бывало на другой день пойдем с ним опохмеляться – из этих ящиков всю водку и выпьем. А гольды обрадуются, думают, что ее черти выпивают.
– Как же тебе шаман признался?
– Я сначала не верил гольдам, они говорили, что Позя пьет. А я думаю – не может быть. Выследил шамана, когда он прикладывался, захватил его у самого ящика. Ему деваться некуда было.
– В Халбах второй день в бубен жарят, орут, дверь заперли у Хангена и никого не пускают, – стал рассказывать Митька. – Только не Ханген, а заезжий шаман шаманит.
– Родион, пойдем поглядим, как шаман шаманит, – сказал Иван.
Вечерело. Мужики вышли из дому.
Родион лег на брюхо и полез под крыльцо.
– Ты чего, молишься, что ль?
– Я камень хочу достать. Подшутим над ними, кинем камень в окошко.
Иван повеселел.
– Ты погоди, надо бы обутку старую достать.
– Митька, сходи поищи на задах какую-нибудь старую обутку, – сказал Шишкин сыну.
– Чучело бы сделать или бы какой сучок, чтобы на бурхана походил, – предложил Иван.
Митька принес старый унт. Иван положил в него камень, набил сеном.
– Угадай в шамана! – говорил Родион. – В заезжего-то! Знать будет, как у нас шаманить.
Мужики пошли в гольдскую деревню.
– Га-га-га! – орали в одной из фанз.
Родион подошел к окошку и стал всматриваться внутрь.
– А не убьют они нас, если поймают? – спросил он.
– Темно? – спросил Иван.
– Не шибко темно. Печку закрыли.
– Что-нибудь видишь?
– Только что тень ходит, прыгает, а больше ничего.
Крики стихли. Судя по разговору, шамана угощали водкой. Снова забил бубен. Заорал шаман.
– Да, это не Ханген, – сказал Шишкин.
Бердышов продавил решетник окошка и с силой запустил обутку внутрь фанзы. На миг наступила тишина. Иван скинул свою козью куртку, накрылся ею с головой и полез в окошко. Родион держал дверь. В фанзе поднялся ужасный вой.