Амур-батюшка
Шрифт:
Савоська объехал всю округу. Несмотря на яростные старания купцов распустить устрашающие слухи об Иване, их никто не слушал, гольды по приглашению Савоськи съехались к Бердышову со всех деревень.
Улугу первым привез албан. Он знал, что Бердышов убил нойона. Это было важней всего. Знал он также, что Иван не насилует детей, не бьет и не отбирает жен. Это же знали и все другие гольды. Савоська так расписал про беду Ивана, что всем захотелось выручить его.
Старая изба Бердышова полна народу. Тут и Бельды, и Сойгоры из Мылок, и все бельговские.
Иван
– Ну, что нового? – спрашивает он гостей.
– Наса-то какой нова! – кричал Писотька. – Тайга-то сыбко холодно нынче.
У многих гостей лица обморожены. У Писотьки на щеках черные лепешки.
– Ну, а как там Денгура?
– Его совсем больной. Собаки его, однако, две версты волоком тащили.
– Вот будет знать, как свататься! Ты ему скажи, чтобы он ко мне приехал.
– Ну, а ты нам расскази це-нибудь, – просил Писотька. – Це нова Миколаевское-то Хабаровке?.. Ты теперь наса купец, как придес, долзен говорить, где це…
Гольды засмеялись, повторяя:
– Купес! Купес!
– Таргаса! – крикнул Дандачуй. – Хоросо говорить, у-у, сыбко хоросо надо!
– Ну це, как там?.. Це слыхать? Царь-то батюска? Какой Миколавским слух был – негра церного видал, нет ли?
– В Петербурге был смотр войскам, – стал рассказывать Иван.
Он взял пример с китайских торговцев. Когда интересных новостей не было, он рассказывал старые сказки, переделывая их на ходу, или сообщал слышанные в городе политические новости, до которых гольды всегда были большие охотники.
– Че солдат рассказывал?
– Ага, солдат!.. Петербург знаешь? Так приезжал туда в гости к нашему царю немецкий император. Это у них омуту [51] царь. И вот смотр войску устроили. Сперва перед смотром был молебен. Тысяча попов богу молилась, пели поповские песни. Молебен такой служили.
– Батька такой? Такой поп?
– Архиреев собралось со всех областей, наша земля нескончаема.
– У-у! Расея-то! Церт ё знат! – соглашались гольды.
– Ну вот, молебен окончился, и генералы разбежались по местам. Министр военный подает команду…
51
Омуту – как, одинаково, словно (гольдское).
– Министр цо таки? – спросил Писотька.
Иван говорил то по-русски, то по-гольдски.
– Войско колыхнулось, музыка заиграла, забили барабаны, земля затряслась!.. – Иван вскочил и, с силой взмахивая ногами, ступил несколько шагов. – Вот так шагают, стекла на втором этаже звенят, это идет гвардия! Ну, и пошло и поперло!.. Идут и рекой и по берегу – все заполонили. Штыки блестят, как Амур течет. Все, что в городе было, прошло… А царь поглядывает за немцем, за императором-то, как, действует ли на него, нет ли? Видит, еще нет. Ну, государь махнул платочком: «Пусть, дескать, с тайги еще войско выведут». Ну, и опять повалило… Ну, беда!.. Генералы считали, считали – им цифири не хватило. Они друг на друга стали раскладывать, и опять не хватило. Немец говорит: «Паря, русские бабы дивно сыновей понаделали». А русские все идут и идут, а ряды широкие – и солдаты,
Немецкий-то император глядит – дело к ночи. Он позевывает и че-то от музыки на одно ухо плохо слышит. А уж вовсе темнеет. Он и говорит: «Докель же оттуда, из этой тайги, народ валить будет?» Наш-то царь подзывает генерала и говорит: «Сибирское-то войско пошло, нет ли?» – «Нет, – говорит генерал. – Главное-то не тронулось, только расейские одни, да и то не все. Куда там!..» Генерал старый, с усами, – знает, что ответить!.. Наш-то царь немцу и сказывает: «Тогда, мол, прервемся, а то спать не придется. У нас в тайге еще дивно народу, за каждой лесиной по солдату. И все охотники: как стрелит, так прямо в переносицу гадает». Ну, немец-то и говорит: «Признаюсь, ваша сила здоровей».
– Ух, хо-хо! У-у! А-на-на! – закричали обрадованные гольды. – Церт ё знат! Немец-то говорит: не могу воевай!
– Ванча, наша сила большо-ой!
– Китаец-то говорит: у него народу много, как думай?
– Русский, знаешь, хлебный человек, отчаянный!
– У нас народу больше!
– Пускам ли, рузьям палить – хоросо могу!
Гольды долго еще кричали на все лады.
Айдамбо между тем с немым восхищением все поглядывал на Дельдику.
– Что ты им рассказываешь? – спросил Тимоха Силин, зашедший поглядеть, что тут за сборище.
– Да вот учу про царя, – отвечал Иван, – чтобы знали, какая у русских сила, царя бы хвалили, да и меня боялись, тащили бы меха. Надо с кого-то проигрыш взыскивать. Не с тебя же?!
Васька Диггар, приехавший с Горюна, захмелел и подсел к Ивану. У него острый голый подбородок, острый горбатый красный нос, скуластые красные щечки, лицо безбровое и карие глаза без ресниц. Он верткий и болтливый.
– Продай Дельдику, – попросил он. – Мне! Обязательно!
– Кому?
– Мне!
– Когда семнадцать лет будет, тогда пойдет замуж. По русскому закону еще мала, нельзя отдавать.
– У-уй! Я же тебе много мехов дам.
Айдамбо с ненавистью наблюдал за Васькой.
– Ее много народу сватает, – сказал Иван, – но не знаю, кому отдавать придется.
– Хитрый! А-ай! – восклицает Диггар. – Дразнишь всех. Отдай…
– Да какой же ты жених? Эх, ты!
Иван потрепал его рыбокожий халат и начал его высмеивать. Смущенный такими шутками, Васька убрался прочь, чувствуя, что некстати начал: он легко отступался от своих намерений.
Айдамбо пытался что-то сказать ему, но Васька не захотел разговаривать и отвернулся.
– У тебя собаки плохие! – крикнул ему Айдамбо. – Я тебя на своих всегда перегоню.
Васька вспылил:
– Что ты сказал?
– Ну, давай наперегонки!
– Моя упряжка сегодня с Горюна прибежала, сильно утомилась. Мои собаки лучше… Твои плохие!
– Твои собаки уже отдохнули. Я тоже вчера издалека приехал.
– Тебе дорога знакомая.
– Если ты обгонишь, я всех своих собак из ружья убью! – со страстью воскликнул Айдамбо.
«Ах, какой он гордый! – подумала Дельдика. – Но как жаль, что грязный ходит, с косой и в рыбьей шкуре!»