Амур-батюшка
Шрифт:
Ян Суй вскоре проигрался. Тогда подбежал Ченза, старший в доме Янов.
– Я играю…
У Чензы были деньги, товары, лавка.
Груда лоскутков цветной бумаги высилась около Синдана. Это были выигрыши. К ужасу братьев, Ченза проиграл весь свой капитал. Он готов был убить Синдана. Рыдая, отошел Ченза от столика.
Иван зорко следил за китайцами. Он игрывал и в кости и в карты. Страсть к игре тянула и его в общий круг. У лакированного столика собрались опытные, бывалые игроки, видавшие и не такие проигрыши. Шла настоящая игра, игра осеннего ледохода. За такой игрой
– Ну, я пошел, – вдруг сказал Иван.
– Куда? Сиди, сиди! – закричали игравшие.
– Пойду проведаю Григория и сейчас же вернусь, тоже буду играть.
«Не везет с девками, так я с досады хоть их обчищу!»
Иван ушел. У него не было денег, он все отдал Синдану, а занимать у своих соперников не хотел.
– Ставлю речку Хунгари! – кричал Ченза.
– Ставь свою половину! – воскликнул Ян Суй. – Половина речки моя.
– Ставлю свою половину речки Хунгари!
Синдан выиграл половину речки.
– Лавку, речку, что еще? – спросил он.
Подошел Ян Суй и сделал последнюю ставку. Вся речка Хунгари перешла Синдану.
– Теперь я! – воскликнул Гао-председатель.
Он сразу выиграл сто рублей.
Тело Синдана била лихорадка.
– Двести!
Гао проиграл двести рублей.
Глаза Синдана засверкали: «Вот когда я отомщу ему».
– Триста! – крикнул Гао.
– Триста есть! – заорали игроки.
Синдан опять выиграл.
– Сейчас узнаем свою судьбу! – воскликнул Гао. – Пятьсот! – Гао проиграл.
– Тысячу!
– Где у тебя тысяча?
– А это что? – властно крикнул Синдан, показывая на расписки. – Я снова хозяин! Моя речка Хунгари!
Ченза лежал на кане, судорожно обхватив руками колени. Братья его теснились у стола.
– Тысячу проиграл! – в восторге вопили торговцы.
Руки Гао дрожали. Он не хотел выказывать волнения.
– Играй на лавку!
Кинули кости.
Председатель проиграл. Лавка, амбары, собаки, долги, гольдки-любовницы, их битые мужья – все переходило к Синдану.
– О-е-ха! Судьба! Судьба! – кричали кругом.
Глаза Гао дерзко заиграли. Он не сдавался. Крики не смущали его.
– На жизнь! – тонко крикнул он.
– О-е-ха! – прошептал толстяк Гао.
Все замерли.
Синдан кинул кости. Слышно было, как они дробно стукнулись и покатились по лакированной доске.
Лавка вернулась к Гао. Синдан отпрянул.
– Играй, играй! – крикнул Гао.
– Вот тебе так! – Синдан кинул кости.
– Вот так!
– Лавка опять не твоя!
– Нет, опять моя лавка.
Синдан начинал злиться. Ему вдруг показалось, что, рискнув жизнью, Гао перебил его счастье, его удачу. Старшина словно хлестал его, делая выигрыш за выигрышем, и эти удары были злобны, верны.
Синдан все проиграл.
– Ты мясо мое хотел резать, давай на твое мясо.
– I Давай на мясо! – хрипло, с отчаянием вскрикнул Синдан.
Все закричали, когда Гао выкинул предельно большое количество очков. Как ястреб, накинулся он на соперника, схватил Синдана за косу и поволок
– На кан! Будем резать мясо на груди.
Синдан вдруг со страшной силой ударил Гао по лицу, но тут на него с яростью кинулись все присутствующие в фанзе. Они били его по глазам, по щиколоткам и между ног.
– Давай на сердце играть! – орал Синдан.
Но его уже никто не слушал.
Бердышов занял денег у Удоги, чтобы поиграть, и собирался уходить, когда вбежал Кальдука.
– Торговцы человека вешают!
– Ну, доигрались!.. Не успел я денег занять, а они уже и лавки и самих себя продули.
Иван выскочил из фанзы.
Толпа с криками волокла по земле человека, на шее которого болталась веревка.
Пока Иван бежал от стойбища, веревку перекинули через рассошину березы и жертву вздернули на воздух.
– Эй! – крикнул Иван и, выхватив револьверы, открыл пальбу.
Торговцы разбежались.
Иван поднял с земли полузадушенного человека. Это был Синдан.
– Иван… – захрипел он.
Бердышов затащил его в фанзу.
– Зачем, Ваня, стреляй? Так нехорошо! Наша закон такой нету, – с обидой заговорили торговцы.
– Наша закон – его надо убивай! Зачем тебе мешай? – не на шутку рассердился Гао.
– Ну, может, это и так, но зачем мне в грязное дело лезть? Раз уж вы его не удавили, не тащить же мне его снова на виселицу! – оправдывался Иван.
– Тебе ошибка давай.
Синдан присел на кан.
Торговцы долго о чем-то говорили. Синдан вдруг поднялся и стал собираться. Иван понял, что его приговорили к изгнанию.
– Ну, я тебе хороший совет дам, – усмехнулся Бердышов. – Теперь тебе хунхузить можно. Отрасти бороду, выкрась ее красной краской – и пошел! Только русских не трогай, а то худо будет. Ты тормоши своих купцов, чиновников: поймаешь такого – и контрами, [66] – провел Иван пальцем по горлу.
66
Контрами – прирежь, убей (жаргон).
Синдан поклонился обществу, и все поклонились ему.
Потом он подошел к Бердышову, обнял его, и рыдания потрясли могучее тело старого злодея.
Иван чувствовал, что теперь, если и дальше повести дело умно, Синдан будет его верным рабом и злейшим врагом общества торговцев.
«Идти ему некуда. В Китай он не посмеет возвращаться, да там ему и делать нечего. Рано или поздно он придет ко мне».
Когда Синдан, простившись со своими бывшими друзьями, покинул фанзу, Гао положил на стол указательный палец и, сверкнув глазами, занес над головой топор. Торговцы кинулись к своему председателю, но Гао с силой опустил топор. Отрубленный палец, обрызгав всех кровью, глухо стукнулся о стену. Гао страшно и подумать было, что еще час тому назад он лишался всего своего богатства. Никогда больше не желал он поддаваться своей страсти и снова так рисковать. Он отрубил себе палец, чтобы помнить свою клятву – никогда не брать в руки игральные кости.